Чужой для всех-3 (СИ)

В эту минуту, левее вездехода, в сторону КПП пронеслись смерчем малокалиберные снаряды. Заработали вновь Flak 38. Одновременно зашелестел пулемет с вышки. За спиной туго ударило в воздух. Фугасный снаряд с ужасающим воем пролетел в сторону подходивших войск. На глазах немецкого комбата «Опель» с егерями, подбросило и разорвало на куски. Перекрестный огонь зениток, словно автогеном, вспарывал металлические бока бронетранспортёров, взрывал машины и мотоциклетки подходившего батальона «Лейбштандарт Адольф Гитлер», его батальона. Солдаты горели, метались, кричали, гибли. Груды разбитой горящей техники перекрыли въезд на аэродром.

— О мой, бог! — вырвался стон из груди. — Это конец…

Хайнц ничем не мог помочь своему батальону. Он сидел на снегу окровавленный, с истерзанной душой и подавленной волей. Он с ужасом смотрел, как гибнут его шутце, отобранные из лучших эсесовских частей.

Когда бой стал затихать, немец, не оглядываясь, загребая левой рукой снег и, отталкиваясь ногами, словно раненый ящер, пополз к траншее…

ГЛАВА 18

4 февраля 1945 года. Бельгийский капкан захлопнулся. Последние минуты боя

Франц сдвинул люк башенки, задышал полной грудью. Лицо разгоряченное, потное. Вскинул бинокль, присмотрелся.

Бой затихал. Зенитки молчали. Отдельные пулеметные очереди из вышек добивали остатки батальона охраны. Склад с боеприпасами и самолеты стояли невредимыми. Со стороны разбитого «кюбельвагена» в сторону траншеи полз тучный офицер СС. Франц узнал Хайнца.

— Ты смотри, Клаус, какой живучий комбат? Что будем с ним делать? — послал вопрос другу.

В голове справа раздался легкий щелчок, будто включился электропроигрыватель. Клаус, сонливым голосом, ответил: — Жаль булочника из Швабии, но он не жилец. Кальтенбруннер изувечит в гестапо. Помоги умереть достойно.

— Ты прав, Клаус, как всегда. Другого выхода не вижу. Достойно умереть в бою, нужно заслужить. Пусть даже авансом.

Франц включил ларингофон, отдал команду: — Единичная цель на 11, дистанция триста пятьдесят – уничтожить.

Задрожал основной танковый пулемет. Раскаленная настильная струя прошлась по брустверу небольшой траншеи, подняв снежный вихрь, а затем, взяв правее, распотрошила эсэсовца.

— Теперь пора… — офицер достал подготовленную ракетницу и отвел затвор.

— Полковник! Полковник Ольбрихт! — вдруг за спиной раздался окрик.

По голосу Франц узнал Шлинке. Черт! Что еще стряслось? Этот русский из СМЕРШ уже опостылел. Когда будет покой? — Франц обернулся. К «Пантере» стремительно приближался русский разведчик.

— Что случилось, Шлинке? — спросил Ольбрихт раздраженно, сойдя с танка.

— Не кричи. Пришла шифровка с центра. Читай.

Ольбрихт взял протянутый клок бумаги, мгновенно прочел короткую фразу. Вновь впился в текст, не веря содержанию. Заиграли желваки, шрам натянулся, побагровел.

— Я не пойду на это! — бросил Франц в бешенстве, отдавая шифровку. — Отступать поздно. Операцию доводим до конца.

— Тогда пойдем под расстрел, — произнес Шлинке жестко, но взгляд отвел. Разведчик впервые не знал, как поступить. Москва требовала невыполнимое – прекратить немедленно операцию «Бельгийский капкан». Фюрера оставить в покое. — Пойми, Франц, мы обязаны выполнить приказ, — уже мягче и тише добавил смершевец.

— Нет, Иоганн. Мы смертники: и там, и здесь. Я не хочу больше быть разменной пешкой в вашей кремлевской игре. Мы сами делаем историю и доведем свою игру до конца.

Шлинке начинал злиться, сжав кулаки, выдавил: — Я должен выполнить приказ.

— Да пошел ты к черту со своим приказом!

— Что? — Константин схватился за кобуру, попытался выхватить пистолет.

— Остынь, Иоганн! — рыкнул громче Франц и перехватил руку Шлинке, производя болевой прием запястья, оторвав от кобуры.

Шлинке стиснул зубы, но не стал сопротивляться. Радиошифровка напрочь сковала физические и душевные силы.

— Иоганн, — Франц, как можно мягче и спокойнее обратился к русскому разведчику, — операцию нельзя остановить на завершающей стадии. Это просто глупо. Я не могу осуждать вашего Сталина, так как не понимаю хода его мыслей и рассуждений. По моему разумению, захват Гитлера – это железный козырь в его руках на Ялтинской конференции. Но почему русский вождь дал отбой именно в день начала конференции, даже с моей развитой интуицией, мне не понять? Это исторический феномен. Несмотря на это, мы доставим фюрера в Москву. Нацистская Германия быстрее капитулирует с потерей вождя. Мы явимся победителями. Кто нас осудит? Казни не будет, поверь мне.

Франц обнял Константина за плечи, взглянул в глаза, встряхнул. — Ну, решайся. Не упускай шанс остаться в исторической памяти на века.