Чужой Горизонт

– Идёмте, продолжим осмотр экспозиции, – Мутант пропустил остальных за ворота и аккуратно прикрыл створку.

Трёхэтажное, явно более чем полувековой давности постройки кирпичное здание штаба, покрытое облупившейся местами бледно-жёлтой краской, притаилось за деревьями на небольшом удалении от вагончика. К сооружению вела неширокая, потрескавшаяся от времени, асфальтовая дорожка, предназначенная явно не для бронетехники, а для штабных машин и автобусов.

– «Атланта» потом можно будет прямо к подъезду подогнать, – Мутант показал на площадку перед входом в штаб, – чтоб не бегать взад-вперёд.

Его спутники согласно кивнули.

– Хорошее место, – продолжал Мутант, – а главное – очень информативное. Я тут в цокольном этаже архивы нашёл, журналы по учёту стрельб, и всё такое. Сейчас покажу. Кстати, здесь даже помыться при желании можно – есть душевая, вода бежит худо-бедно. Ржавенькая, но вполне сносная.

Вошли внутрь. Тишина, полумрак и запустение. Однако, здесь присутствовала видимость порядка.

– Я убирался, – Мутант понял, что гости несколько удивлены этим фактом, – не в свинарнике ж жить. Вот даже плакаты нашёл и повесил на стены, – он указал на три больших постера, аккуратно висящие напротив входа. Выполнены они были в лучших традициях советского прошлого – стопроцентные образцы агитпропа.

«Воины земли и неба! Надёжно храните мирный покой!» – гласил первый плакат, изображающий три головы, расположенные друг за другом а-ля Маркс-Энгельс-Ленин – боец в пилотке, лётчик в шлеме с поднятым щитком и некто тоже в шлеме и с кислородной маской, полностью скрывающими лицо.

«Воин, бди! Огнём кинжальным обруби пришельцу жало!» – было написано на втором. Здесь образцовый солдат – открытое лицо, атлетические плечи, гимнастёрка, галифе, начищенные сапоги – крошил из автомата поверженное наземь существо, отдалённо похожее на осьминога.

Третий же плакат заметно отличался от двух других, и то, что сначала было принято за очередную армейскую агитку, оказалось, скорее всего, афишей какого-то фильма. Высоким, каллиграфически выверенным шрифтом, от которого веяло ностальгией по ушедшей эпохе родного кинематографа, на фоне звёздного неба тянулась наискосок разбитая на две строчки надпись: «Бесконечное одиночество в глубоком космосе». В левом от зрителя нижнем углу – сосредоточенный космонавт в напоминающем круглый аквариум прозрачном шлеме с антенной на макушке, а справа – проступающее сквозь вселенскую тьму лицо девушки. Их взгляды не пересекались. Мужчина явно был занят пилотированием корабля или изучением новой планеты, а девушка смотрела вдаль, куда-то в левый верхний угол, и читались в её взгляде любовь, печаль и надежда.

Хлыщ стоял, и как заворожённый смотрел на это чистое, красивое, абсолютно лишённое вульгарности лицо женщины, чей любимый бороздил пространство в сотнях, тысячах световых лет от неё. Возможно, он вернётся домой, когда её уже не будет на свете, возмужавший, убелённый сединой, смирившийся с тем, что время на Земле безжалостно проглотило всё, что он любил, и к чему был привязан.… Отбиваясь от учёных и врачей, он каждый день будет искать своих потомков, и однажды узнает, что его правнук покинул Землю, отправившись к далёким мирам, и вернётся обратно, когда его самого уже не будет в живых. Бесконечное одиночество… Хлыщ плакал. Крупные слёзы катились по щекам, и с каждой секундой эмоции всё больше заполняли сознание. Бесконечное одиночество…

– Саня! – голос Антонова прозвучал глухо, как сквозь ватное одеяло, – Саня, ты в порядке?

Прощаясь на миг,

Расстаёмся навеки.

И тихо плывём через времени реки.

Ракеты разлуки,

В безвестность сорвитесь,

Стальные колёса,

Крутитесь, крутитесь!

Слова застревали в горле. Хлыщ медленно опустился на пол, его плечи судорожно вздрагивали, да и всего трясло словно в лихорадке. Шарк присел напротив, прикурил сигарету, протянул её товарищу.

– Забери плакат себе, – сказал он, – Это – твой трофей. Хотя, что в нём такого?

Хлыщ закивал, сделал несколько затяжек, закашлялся. Вселенская тоска постепенно начинала уходить. Муравей и Мутант заботливо помогли ему встать.

– Да-а-а, – ошарашено протянул Сладков, пристально глядя на третий плакат – звёздное небо, бравый боец с автоматом и старомодной каске на переднем плане, за ним – ближе к правому от зрителя краю – знакомый всем голубой шарик родной планеты и надпись вверху. Наискосок, высоким, каллиграфически выверенным шрифтом: «Воин, помни! Тебя ждут дома!».

Хлыщ поднял заплаканные глаза, снова посмотрел на лицо девушки, подошёл к стене, осторожно снял ветхую бумагу, свернул в рулон. Наступила немая сцена. Нарушил молчание Мутант.

– Пойдем на второй этаж, – сказал он, – посмотрим журналы учёта стрельб. Как ты, Хлыщ?

– Уже в порядке, – Хлыщ достал бандану, вытер лицо, – можем идти.

– Я должен обследовать тебя, – Сладков с ног до головы осмотрел Хлыща, даже обошёл его вокруг, – Чуть позже.

– Хорошо, Ник, – Хлыщ постарался улыбнулся, – Я не против.

По добротной каменной лестнице – не хуже, чем в столичных «сталинках» – поднялись этажом выше, прошли по пустому коридору.