Чужой гость (СИ)

— Без обид, — согласился Глеб. А когда они остались снова вдвоём, задумчиво сказал: — Спасибо. Ты, не раздумывая, меня пыталась защищать. Я… в общем, спасибо. И всё-таки не может это быть просто совпадением. Ты похожа на Ирму, я на твоего одноклассника.

— Виктор? Андрей?

Глеб не ответил, а Василиса вдруг почувствовала во всём теле слабость, её начала колотить дрожь. Выброс гормонов как реакция на несостоявшуюся драку. Остро захотелось стресс чем-то погасить, например, что-то купить. Но вместе Глебом мотаться по магазинам было стыдно, да и здешний торговый центр внушал опасения и брезгливость. И тут она удачно вспомнила, что совсем недавно они проходили мимо магазинчика для художников. Вернуться туда показалось самым мудрым решением. И купить что-то можно, не стыдясь перед гостем, и рисование всегда успокаивало.

— Пошли. Я тебе обещала интересное зрелище? Но перед этим давай красок купим. У меня из-за маминой придури всё закончилось, а так я заодно порисую.

Магазин пустовал. Василиса сразу устремилась к стенду с «премиальными» красками и кистями, деловито отбила атаку продавщицы, которая попробовала всучить самый дорогой, но при этом не самый лучший набор. Ехидно прочитала короткую лекцию «раз уж торгуете, стоит ознакомиться с товаром». И вышла обратно совершенно счастливая с пакетом, где лежал отличный набор красок и кисти. Сзади пыхтел Глеб, нагруженный бумагой и переносным малым этюдником — старый остался в Ярославле, как раз хотела покупать здесь новый, а тут заодно носильщик подвернулся.

Ехать пришлось на автобусе, и Василиса невольно порадовалась, что они удачно зашли за этюдником. Очень уж нервировали снисходительные взгляды, которые на них все бросали поначалу — ещё одна романтическая парочка молодых людей. Но дальше замечали ватман и этюдник, и взгляд мгновенно становился равнодушным: а-а-а, это с художественной школы на пленэр едут. Всё равно, едва в динамиках автобуса прозвучало «остановка Кабельный завод», из салона на улицу Василиса чуть ли не выпрыгнула, к мосту двинулась быстрым шагом.

Дорога поначалу шла мимо лесополосы, отделявшей промзону, и Василиса специально заговаривала зубы так, чтобы Глеб всё время смотрел именно туда. Ему с одной стороны зрелище вроде привычное, в эко-куполе леса росли, а с другой стороны совершенно одичавшие заросли деревьев и кустарников, густо усеянные высохшей травой и жёлтыми листьями, парня заворожили. Естественный процесс смены времён года он наблюдал первый раз в жизни.

— А теперь обернись налево.

Ветер как раз стих, зеркальная гладь Рыбинского водохранилища матово сверкала куском прозрачного серовато-зелёного хрусталя. Солнце бросало в водяную зыбь мелкие медово-жёлтые кругляши, собиравшиеся в широкое золотое монисто солнечной дорожки. Вернулся ветер, осторожно потрогал воду, солнечные монетки запрыгали с одного бурунчика на другой, утопая в серебристой пене.

— Это… это вода? Как красиво… Никогда в жизни не видел столько воды. Читал, но даже представить не мог.

— Во-от. Наш мир в этом получше твоего будет. Ладно, смотри, а я пока рисовать стану.

Первые несколько листов Василиса рисовала то просто пейзаж, то пейзаж и жадно смотревшего на Волгу парня. Заодно, пользуясь тем, что от зрелища Глеб словно немного опьянел, понемногу выспрашивала у него про его родину. И наконец, решила сделать подарок. Глеб как раз рассказывал, как первый раз уже после училища участвовал в рейде по старым бункерам — после войны с керхерами, особенно возле бывших стартовых столов, осталось немало заброшенных построек и развалин. На очередном листе Василиса решила изобразить услышанную историю. Светило в зените белесого неба обдаст жгучею волной. Безжалостное око глядит на знойную пустыню. Нагроможденье жёлто-бурых песков, сотворённые ветрами извилистые дюны под ногами душными волнами разбиваются о развалины. Взгляд подавлен пустотой и безлюдной тишиной, в каждой песчинке витает забытый дух пустынных призраков отгремевшей войны. Живые здесь одни тощие колючки и шипокобры — похожи на вытянутых очень длинных ящериц, но стоит их напугать, как прячут лапки, поднимают верхнюю часть туловища и раздувают капюшон иголок — очень похоже на королевскую кобру перед броском. И одинокий, бредущий в изнеможенье путник, которому мерещатся миражи зелёных островов.

— Ай!

По глазам на мгновенье мазнуло липкой чернотой, и сразу в лицо дохнуло раскалённым сухим воздухом. В глаза ударил нестерпимо-яркий свет: они находились посреди пустыни, точь-в-точь как на картине, всё ещё лежавшей на этюднике. И больше ничего родного и знакомого, один Глеб в двух шагах всё так же сжимал в руках пакет и несколько упаковок листов ватмана для акварелей.

— Мы на Опале. Непонятно как, — голос у Глеба был под стать окружающему воздуху, такой же сухой и безжизненный.