Чужой муж, чужая жена (СИ)

Почти пять месяцев я не видела его после отъезда. Пять месяцев это много. Пять месяцев способны свести с ума окончательно. Но не меня, ведь ждала же как-то годами, даже не мечтая, что смогу вот так, просто опустив на пол два чемодана, взяв за руку дочь, позвонить в дверь, которую откроет любимый в чужой стране и всё станет неважным.

Потому что ждал. Любил. И никакой другой не было.

Я поняла это сразу, как только увидела ярчайшие голубые глаза, из которых искрилась любовь такой силы, что едва с ног не сшибало. У нас не было нужды в словах, как только уложили спать Еву и встретились губы. Как только жадно сжались руки и сплелись тела.

В тот последний день мая, я приехала в отпуск, ещё не зная, что этот «отпуск» растянется на несколько лет. Что в Северную столицу я вернусь несколько раз: чтобы забрать свидетельство о разводе, оставшиеся вещи и уволиться, и два раза на дни рождения родителей.

Но я знала, что нам будет трудно. Особенно, возвращаться домой. Потому что нашу любовь некоторым принять сложно. А, возможно, кто-то понять и вовсе никогда не сумеет. Но я люблю его. И он меня тоже.

Прошло уже долгих три года, как мы жили в Нюрнберге, как семья. Если говорить честно, я не полюбила эту страну. Красиво, великолепная архитектура, много парков, чисто, очень вкусная выпечка. Но всё время тянуло на родину. Мне не нравилась вечная бюрократия, ведь чтобы снять новую квартиру, приходилось приносить с собой резюме, справки о доходах, чуть ли не родословную. Спасибо, что результаты анализов не просили. Не нравились слишком высокие цены на бессмысленные вещи, как налог на телевидение и радио. Не нравилось неприветливое отношение к «понаехавшим». Один раз в дорогой платной клинике нас с затемпературившей Евой буквально отсылали домой, делая вид, что забыли о нас на целый день. Даже то, что я напоминала о себе по несколько раз не помогало. А после, медсёстры между собой обозвали «русской террористкой», не зная, что я уже вполне средне выучила немецкий язык. А новой знакомой из русскоязычного сообщества так вообще, отказали в приёме с ребёнком и наказали вернуться тогда, когда выучат язык. И потом нас, русских, называют нетерпимыми. А ведь мы в своей стране постоянно слышим чужой язык иностранцев с ближнего востока, но почему-то не выгоняем их из поликлиник.

Антон знал, что мне тяжело. И пообещал вернуться домой к моменту, как Еве нужно будет идти в первый класс. Я же не просила и не капризничала. Прекрасно понимала, что работа и контракт на несколько лет, а ещё огромные деньги.

И вот, сегодня, мы наконец-то вернулись в Россию. Всего с одним чемоданом и одной дорожной сумкой, потому что остальные вещи решили отправить транспортной компанией. Правда, не в Питер, а сначала поехали навестить Нику с Яном и Лёвой, ведь они переехали в новый дом. Да и не виделись мы уже полгода.

— Мам? — дёргает меня дочка за юбку. — Надо Женечку отвести на Финский, как поедем к бабуле и дедуле! Ему же понравится?

Еве семь, и она уже как два года выговаривает букву «р», спасибо онлайн-занятиям с логопедом. А Жене, её младшему братику, которого Антон пожелал назвать в честь своего отца, почти два годика. Наш сынок, маленькое счастье один в один похожее на своего папу, только глаза мои, серые. И Евушка обожает брата. Как только он у нас родился, дочка сразу взяла на себя роль старшей сестры, перестала капризничать. Всё благодаря Жуковскому, которого она слушалась всегда и во всём.

— Он же ещё совсем малыш. Вот вырастит и научишь его плавать, да, зайка? — говорю я, целуя спящего на руках сыночка в лобик.

— Я его всему научу! Я же лучшая старшая сестра! — гордо произносит Ева. — И Лёвика научу. Он же тоже наш братик.

Сыну Ники и Яна уже четыре. Второго ребёнка никто из них не хочет, зато завели собаку. Неугомонного бигля по кличке Изюм. И намучалась же с ним сестра, пока воспитывала и дрессировала. А Евочка так и грезит поиграть с собачкой.

У Евы есть ещё один брат, сын биологического отца и его новой жены Лады. Они не общаются. Знаю только то, что назвали его Рафаэлем. А ещё знаю, что как только этот малыш родился, вся чета Багрянцевых уехала куда-то в Казань, якобы поближе к дальним родственникам. Но я полагаю, что не выдержали сплетен соседей. Слишком уж зависимы они от своей репутации.

— Пап, мы приехали? — уже пятый раз нетерпеливо спрашивает дочь у Антона.

Она, конечно, знает, что Жуковский ей неродной. Прекрасно помнит своё детство и Егора. Но отреклась от Багрянцева сразу и с годами ни разу не изменила решение. А через год после нашего приезда в Германию сама робко спросила у Антона, может ли называть его папой. Тогда я впервые увидела, как он прослезился.

— Ещё пятьсот метров, Ева-королева. Потерпи, — улыбается ей мой любимый.