Чужой. Сердитый. Горячий (СИ)

И несмотря на то, что мне от Ярославы хотелось держаться подальше, произошло все иначе. Я просто неимоверный идиот, подумавший, что такой ураган, как Яра, промчится мимо меня, но нет… Она зацепила так, что разнесла все в щепки.

Я частично понимаю одержимость Гордеева. Понимаю его желание быть с Ярославой всегда, присвоить и запереть от чужих глаз. Но единственное и самое важное, что нас отличает — я не желаю видеть ее слез, страха в глазах и чувствовать её отчаянье. И я чертовски злюсь на Андрея, который вытворил на ее глазах то, что она не должна была увидеть.

Ярослава не так бы испугалась, не так бы мучилась и возможно содействовала добровольно, но Андрей захотел показать свой ублюдский характер, позаботившись только о своей гордыне, которую я задел отношениями с его сестрой…

Яра с боевым характером, не смотря на хрупкую фигурку и волосы белокурого ангелочка. Она с огоньком, и черти, это нереально заводит. Один только взгляд в её глаза, в которых всполохи огня, чего только стоят! А то, что она вытворила в ванной… Господь один знает, как тяжело мне удалось сдержать себя в руках и не спугнуть её своим животным желанием.

В этих воспоминаниях можно провести не один день… Но! Леонидов, как и обещал, вернулся за мной с конвоем, позволив принять душ, который был великолепным, хоть и ледяными. Но кто я такой, чтобы быть недовольным душем, о котором мечтал три дня? С блаженством смываю запекшуюся кровь с лица, пот и собственное унижение.

А в изоляторе меня ждал еще один неожиданный подарок — чистая одежда, причем моя. Леонидов с сомнением встряхнул ее, проверяя на наличие посторонних предметов.

— Кто тут был? — сдержано интересуется Леонидов.

— Розумовский-младший, — ответил один из рядовых за дверью. — Сказал, что это вещи Волкова из его шкафчика.

Димка Розумовский — внук полковника, добрый паренек с простецкой душой, только-только закончивший академию и ступивший на тропу своего деда, желающий подарить мир всему миру. Хороший малый, который любит всем сердцем деда, свято верящий в добро и справедливость. Преданный друзьям, считающий меня одним из них. И до безобразия наивный, что может сыграть с ним в очень плохую шутку.

— Не всем ты ещё перешёл дорогу. Удивительно, — буркнул Леонидов, недовольно на меня зыркнув. — Но, когда паренек узнает как погиб Эльдар, тебе несдобровать. Я об этом лично позабочусь, — заявила эта глыба льда и безразличия.

Упоминание о смерти Эльдара кольнуло меня ядовитым сожалением, и Леонидов увидел, как я прочувствовал его злую шпильку. Он вышел и оставил меня в одиночестве, со смешанными чувствами.

***

Я слышу его голос за долго до того, как он заходит в изолятор. Я сажусь прежде, чем открываются двери, встречая взглядом своего гостя… Соколовский заходит с присущей ему яркой надменностью и брезгливостью, в принципе, как и уходил. Довольно эффектно, но что тогда, что сейчас мне хочется плюнуть в его морду за подобный спектакль.

Гребанный придурок с львиным самомнением, а на деле шуганный воробей в поле.

Андрей заходит в камеру не один. Леонидов, на пару с ребятами, заставляет пересесть с койки на скамью, грубо застегнув наручники на моих запястьях за спиной. Ребра заныли, и чего только стоило не скривиться от боли, чтобы не доставить удовольствие Соколовскому.

— Оставьте нас, — командует Андрюша, не отводя от меня своего насмешливого взгляда. Как только парни закрывают двери с другой стороны, этот гаденыш по-змеиному усмехается, положив черную папку на стол. — Как самочувствие, Волков?

— Молитвами твоей сестры ещё не подох.

Его взгляд отчетливо мне угрожает смертью в отместку за подобные слова о его любимой сестрёнке. Он открывает папку, одновременно продолжая сверлить во мне дыру.

— Начнем с того, что полковник Розумовский прикрывал все это время твою задницу, особенно твоё содействие с бандитам. Ты под предлогом семейных проблем, решил помогать главарю, и сводить покупателей с поставщиками. Оружие, наркотики, незаконные препараты и живность для опытов в фармацевтической обсерватории… Если принюхаться, двадцатью годами попахивает, — заключает Андрей, ковыряясь в моих грехах.

Внутри меня всё клокочет от бешенной ярости, а от осознания, как именно он достал подобный компромат от Розумовского, злюсь ещё больше. Какой же ты мерзкий ублюдок, Соколовский. Вряд ли он лично марал свои руки в чужой квартире, но я уверен, что Эльдар ни за что бы не подставил меня подобным образом.

— Дело закрыто, — настороженно говорю я, дернув подбородком. Чувствую себя беспомощным ничтожеством. Дело — дрянь, и с каждой минутой я убеждаюсь в этом всё больше.

— Так я открою, Волков. С радостью! — убеждает меня Андрей.

— Я вернул твою сестру, каков и был наш уговор, — я понимаю, что почти на грани.

Как бы мне не хотелось раскрасить самодовольное лицо Соколовского, я понимаю, что с руками за спиной сделать это нереально. В любом случае, даже если я его уложу на лопатки, мне отсюда не выбраться.