Сварог нашел меч, неуклюже соскользнул с сена на земляной пол, застегнул пуговицы на кафтане, отряхнулся. Колдунья бесшумно оказалась рядом. Подарить ей в ответ что-нибудь, что ли, - мелькнула дурацкая мысль. Но ничего у Сварога не было - только наколдованная в Хелльстаде и до сих пор не выброшенная Звезда Героя. Не орден же дарить…
– Мы больше не увидимся, я знаю, - очень серьезно сказала колдунья. - По-этому постарайся поскорее меня забыть - чтобы посторонние мысли не мешали твоим делам. Тебе предстоит длинный путь, очень длинный - гораздо длиннее, чем тот, на котором ты стоишь сейчас. Есть в тебе что-то… что-то… я не могу это объяснить, просто будь осторожен - чтобы выполнить все то, что тебе предназначено. Обещаешь?
Он смог только молча кивнуть в ответ.
В воротах Сварог обернулся к ней, хотел сказать что-то нежное и серьезное, но не нашел слов.
Женщина прижалась к нему, гибкая, сильная, теплая, крепко поцеловала и отстранила, заглянула в глаза:
– Иди и не оглядывайся. Мужчины не должны оглядываться, иначе выйдет не к добру…
Сварог быстро шагал мимо просыпавшихся домов - зевали и лениво ворчали на него кудлатые собаки, в хлевах мычали коровы, в кухнях гремела посуда. Вставало солнце, и он вдруг вспомнил, что так и не узнал ее имени, да и свое не называл, но возвращаться, понятно, не стал - чувствовал, что этого никак нельзя делать. Да и не нашел бы дороги. Он прекрасно помнил ее голос, ее запах, ее тело, но дороги назад не нашел бы, как ни старался, не помнил ворот, мимо которых только что прошел, улочек, в которые только что сворачивал.
А ведь забывчивостью он никогда не страдал…
У деревенских ворот его ив самом деле ждали возле оседланных коней все шестеро спутников. Обошлось без мужских шуточек вслух, только боцман Блай хитро подмигнул - левым глазом, правым, левым, правым.
– Ну, приятное позади, - сказал капитан Зо. - Впереди теперь, увы, одно полезное, то есть насквозь опасное. По коням!
Он первым въехал в ворота и приказал:
– Рысью… Между прочим, в окрестностях и в самом деле болтались харланские конники, десятка два. Но очень быстро убрались в сторону Храма Ашореми. Что доказывает: Басс постарался на совесть.
Двигались шагом и реже - чтобы не утомить лошадей, смены-то не было - рысью. Пересекали перелески и пустоши. Поднимались на холмы и перебирались вброд через быстрые речушки. Привалы делали редко - подчас даже ели на ходу. Ночевали под открытым небом, сбившись в кучу вокруг костерка, укрывшись попонами, положив под головы вьючные мешки. Умывались и брились, когда выпадала такая возможность, - из фляг, в небольших лесных озерках, на берегу весело журчащих речек, перекатывающихся по скользким круглым камушкам на дне. Сварог с удивлением и удовольствием отметил, что ноги почти не болят, да и задница выдерживает долгий конный переход вполне стоически. Молодец старушка…
Ни одной живой души они по пути не встретили, даже редкий лесной зверь не бежал от людей сломя голову - лишь настороженно следил из зарослей. Значит, давненько тут человек не появлялся… хотя заросшие дороги отчетливо указывали на то, что некогда здесь в изобилии жил честной люд. И капитан Зо каждую ночь выставлял часового. Когда вечером распределял, кому и в какой очередности стоять на страже, Сварога он не поминал вовсе. В первый раз Сварог принял это за недоверие, ни словом не намекнул, но на лице, видимо, что-то отразилось. Капитан повернулся к нему и хлопнул по плечу:
– Голуба моя, ну что вы дуетесь, как юная служаночка на деревенском празднике? Пригласят вас еще танцевать, не беспокойтесь. Вы же понятия не имеете о здешних опасностях и сроду их не отличите от чего-нибудь жуткого на вид, но совершенно безобидного. Беда с этими графьями, право…
И Сварог согласился с ним.
Перед сном сидели у костра - травили байки, а то и просто молчали, слушая ночь. Когда было настроение, Сварог брал виолон, с которым даже в походе не расставался один из матросов по кличке Шестипалый, и задумчиво перебирал струны:
От самых дверей ведет дорога,
Все вдаль и в даль.
Ходил по ней и бедный путник,
и государь.
О, кто по ней куда пойдет?
И кто куда когда придет?
Уж не моя печаль…
Однажды во время привала штурман Борн завел с ним странную беседу, смысл и цель которой была Сварогу совершенно не ясна.