Чужой среди своих 2

Набулькав себе, он сделал несколько глотков, и, растёкшись на поддоне медузой, начал лениво и бездумно глазеть на меня, щуря глаза и время от времени широко, заразительно зевая.

Вытряхнув мешки, я заодно пересчитал и проверил их. Шестнадцать штук, из них пять дырявых… тётя Зина, судя по всему, сунула мне их не глядя, что называется — от щедрот!

— Спасибо, дядь Саш! — благодарю грузчика.

— А… — отмахнулся тот, поудобней приваливаясь к стене, — говно вопрос! И не дядькай мне! Санычем называй!

— Ага… — киваю согласно, — всё, Саныч, я побежал!

Магазин этот не слишком близко к дому, так что, держа подмышкой перетянутые бечёвкой мешки, скатанные в подобие рулона, я успел передумать много всякого, пока возвращался в квартиру.

Пару месяцев ещё назад я бы и не подумал рассказывать о нас чужим людям, но в Союзе такое вот любопытство воспринимается совершенно естественно, равно как и открытость. Здесь вообще много всего по-другому, и, честное слово, я не знаю, что лучше — подобная простота нравов и открытость, когда соседи знают друг друга и считают себя вправе вмешиваться в воспитание чужих детей, или — отстранённость, замкнутость моего времени, когда не знаешь, как зовут соседа, живущего через дверь.

В Союзе общественное очень ярко доминирует над личным. Все эти пионерские и комсомольские организации, партийные органы и рабочие коллективы, лезущие в частную жизнь с грацией носорога, выбешивают порой, но не могу не признать, что некоторая польза от них всё ж таки есть.

Человеку, получившему нормальное воспитание и образование, этот кондовый коллективизм и общественная доминанта скорее в тягость, по крайней мере столь давящая и навязчивая. Он и без того знает, что нельзя сморкаться в занавеску и бить женщин, и что нужно мыть руки после туалета.

«Представитель общественности», будь то парторг Иван Петрович или соседка баба Клава, лезущие в его жизнь, вызывают только раздражение, притом вполне закономерное.

Но есть и выходцы из деревень, послевоенная безотцовщина, воспитанная улицей и приобщившаяся к стакану и табаку с малых лет, и их, чёрт подери, много…

… а тормозов у них — мало! Они не умеют, а часто и не способны просчитать последствия своих поступков самостоятельно, и их нужно одёргивать, бить по рукам и напоминать элементарные, казалось бы, вещи.

В общем, здравое зерно во всём этом есть — воспитание через коллектив, ну и, разумеется — тотальный контроль всего и вся. Хм… я бы даже сказал, прежде всего — контроль! Тотальный.

Всё это грубо и кондово, но кое-как работает, по методичкам, наспех слепленным в тридцатые годы и давным-давно устаревшим.

Здесь вообще много такого — устаревшего, застывшего, не подлежащего пересмотру. Начиная, хотя бы, от закостенелых идеологических догм, не стыкующихся с действительностью и мешающих нормальному развитию страны…

Мельком увидев себя в отражении витрины, сбился сперва с шага, а потом и с высоких мыслей.

«Щегол!»

Вид у меня, как это часто бывает у подростков, растущих неравномерно, достаточно нелепый и отчасти забавный, что подчёркивает старая одежда с чужого плеча. Ничего, в общем-то, страшного… но всколыхнулось подростковая, мать её, неуверенность…

Настроение заскакало, и вся политология вымелась бушующими гормонами из головы, как веником! Какой, к чёрту, СССР и его экономический курс…

… вон, девчонки симпатичные прошли, хихикают! А ничего так… особенно та, тёмненькая, с чуть кошачьим разрезом глаз, стройными длинными ножками и походкой танцовщицы…

— Осторожней, парень! — рявкнул на меня молодой, плотный крепыш с усами подковой, свисающими ниже массивного подбородка, — Смотри, куда идёшь!

— А, да… извините! — я непроизвольно покосился на уходящую танцовщицу, и прохожий, в которого я врезался, проследив за направлением моего взгляда, хмыкнул, уже без злобы.

— Да… понимаю, — усмехнулся он в усы, и подтолкнул меня, — сам бы… Ну всё, иди!

— Извините, — краснея почему, повторил я ещё раз, и заспешил домой, уже не оглядываясь.

Дом, в котором мы живём, в самом центре Москвы, центральней, наверное, только сам Кремль, и понять, почему в таком месте и в таком доме банальная коммуналка, лично я не в силах. Какой-то выверт советской бюрократии, не иначе…

Жилых зданий здесь, в общем-то, и нет, зато есть ГУМ, Кремль, Мавзолей, правительственные здания и прочая казёнщина. А до овощного, хлебного, или скажем, школы, путь выходит не самый близкий.

Расстояния особо не пугают, да и чего бояться-то после провинции? В посёлке из общественного транспорта только тракторный прицеп, так ходить я умею, да и раньше, в общем-то, не боялся.

Но вот сейчас, пробежавшись сперва до ближайшего овощного, а потом, сделав кружок и оценив район получше, я задумался…

… а что это, чёрт подери, происходит?! Мы в этом доме на виду, как, наверное, в аквариуме!

Может, конечно, это всё совпадение, и старинный бабушкин друг, ведя свою Игру, просто высказал пожелание, чтобы нам дали комнату в центре столицы. Вот и дали, трактовав пожелание буквально…