Чужой среди своих 2

Пару минут спустя, запыхавшись, Стас присоединился к другим музыкантам, но меня не бросил, то и дело объясняя что-то вполголоса, подходя поближе, спрашивая моё мнение по тому или иному вопросу, и в общем, всячески втягивая в беседу, не навязчиво и аккуратно. Минут через десять тонкий ледок хрустнул, я меня не то чтобы приняли в компанию, а скорее — признали право вращаться в их орбите.

С неба начал сыпаться мелкий и редкий ледяной дождь, обычный для конца октября, а чуть погодя зачастило, и уже не дождём, а мелким градом пополам с липким снегом, тающим ещё в воздухе. Ругнувшись, я поднял ворот пальто, и, достав из кармана вязаную шапку, одел на ходу, а после прибавил шаг, догоняя ускорившуюся компанию.

— Давайте на метро, что ли, — предложил Айзеншпис, озабоченно поглядев на стремительно темнеющее небо, и через пару минут мы ввалились на станцию, а за дверьми, будто отрезая пути отступления, хлынул злой и яростный осенний ливень.

— Тьфу ты… — сплюнул при виде нашей компании немолодой мужик, прямой как палка, с орденскими планками и чекистским значком, провожая нас злыми глазами, — мерзота! По лагерям бы вас…

… он ещё что-то говорил, но мы уже прошли мимо, не задерживаясь, чтобы ответить.

За нас ответила какая-то тётка, по виду учительница старой закалки, согласившись, что таких, как мы, нужно перевоспитывать, иначе…

… и беглый, но внимательный, какой-то фотографический взгляд от выходящего из вагона лейтенанта с петлицами внутренних войск, на нашу компанию.

В затылок кольнуло недобро — так, будто ветеран ГУЛАГа, сощурившись, привычно нажал на спусковой крючок «Нагана».

«Это ведь всё недавно совсем было, — забилась в разом заболевшей голове заполошная мысль, — это было вчера… Ходят рядом те, кто расстреливал и пытал, и они, в большинстве своём вот такие — крепкие ещё, злые, готовые, если надо, снова стрелять и бить! А те, кто подписывал расстрельные списки, сейчас у власти! Боже…»

Мы заскочили в вагон, механический голос сделал объявление, и я, физически чувствуя тиски, сжимающие голос, начал шептать всплывающие в памяти строки.

— Старенькие ходики, молодые ноченьки[56]…
Полстраны — угодники, полстраны — доносчики.
На полях проталинки, дышит воля-вольная…
Полстраны — этапники, полстраны — конвойники.
Лаковые туфельки. Бабушкины пряники…
Полстраны — преступники, полстраны — охранники.
Лейтенант в окно глядит. Пьёт — не остановится…
Полстраны уже сидит, полстраны готовится.

— Да? — повернулся ко мне Айзеншпис, — Ты что-то сказал?

— Да так… — улыбаюсь неловко, — мысли вслух.

«Он не слышал ведь… не мог слышать! Или…»

… но в вагоне шумно, лязгающее и многоголосо, так что разговаривать приходиться, надрывая голосовые связки, и я выбросил это из головы — благо, тиски перестали её сжимать.

Вышли на Арбатской, куда ливень только подбирался, и бегом, оскальзываясь на мокром асфальте и перепрыгивая лужи, добежали сперва до Новоарбатского гастронома, а потом и через дорогу, в кинотеатр «Октябрьский». В просторном холле повсюду молодёжь, разной степени неформальности и развязности, и добрая половина из них, как я успел убедиться в ближайшие несколько минут, знакома между собой хотя бы вприглядку.

— … ментов на квартирник вызвала, собака старая! — горячится сутуловатый парень, то и дело хлопая ладонью по футляру с саксофоном, стоящему у ног.

— Миша, очень приятно… — жму очередную ладонь.

— Миша…

Стаса и его приятелей знают, кажется, решительно все! Но в реалиях СССР это не говорит ни о чём, и парни в равной степени могут быть как достаточно известными музыкантами, так и просто тусовщиками, успевающими на все мало-мальские интересные мероприятия.

В холле мы не задержались, перебравшись в бар, где, совершенно бесцеремонно, принялись сдвигать столы вместе. Персонал, что меня очень удивило, воспринял это как само собой разумеющееся, и вместо того, чтобы закатить скандал, принялся помогать, общаясь с ребятами, как с добрыми знакомыми.

«Ого! — поразился я такому вниманию, — А ребята, кажется, известные!»

— С нами, — кивнул на меня Юра, чуточку демонстративно, на публику, достав пачку «Мальборо» и закуривая.

— … как обычно!

— Чешское? Тащи!

… а мне — лимонад, угостили от щедрот. Возмущаться или доставать из кармана рубли и трёшки, которые у меня ещё остались от колхоза, я не стал, с благодарностью приняв запотевший бокал с торчащей соломинкой — дефицитом, ставшим, почему-то, одним из признаков «роскошной» западной жизни, и я совершенно уверен, что соломинки здесь — не одноразовые! Впрочем…

Я потянул через соломинку лимонад, очень даже вкусный.

… плевать! После общественных стаканов и целой кучи мелочей такого рода, общественные соломинки меня уже не пугают.