Чужой среди своих 2 (СИ)

— Ну, бывайте… — ещё раз кивнув нам, шоферюга заскочил в кабину, и, высунув из неё голову, начал выруливать со двора, азартно переругиваясь со сторожем. Выехав, он притормозил, не глуша фырчащий двигатель, и приоткрыв дверцу, высунулся наружу чуть не на половину, развёл руки на ширину плеч и проорал, перекрикивая шум двигателя:

— Вот такие! Не караси, а свиньи, даже сало капает! Будешь у нас, Аркадьич…

Сзади требовательно прогудели, и водитель, оглянувшись, чертыхнулся и залез-таки в кабину. Ещё один взмах мозолистой пятерни, и он уехал, а мы — остались.

— Пока как-то так… — протянул отец, оглядываясь по сторонам и вздыхая. Мама, чувствуя его настроение, шагнула к нему, по пути сгребая меня в охапку… Я охотно уткнулся носом в её плечо, не испытывая особого желания обозревать внутренний двор «Дома Колхозника».

— Вы, что ли, Савеловы будете? — сворачивая на ходу цигарку подошёл к нам немолодой сторож, щурясь подозрительно и как-то очень по ВОХРовски[17].

— Савеловы и есть, — согласился отец, отпуская наши плечи и выступая чуть вперёд.

— Иван Степаныч, — отрекомендовался сторож, протягивая отцу мозолистую, нечистую пятерню с неровными обломанными ногтями, под которыми виднеется ничем не выводимая грязь.

— Иван Аркадьич, — отзеркалил отец, крепко пожимая руку, — а это супруга моя, Людмила Львовна, и сын, Михаил.

Бормочу негромко, что очень приятно, но это, похоже, не интересует нашего провожатого. Я для него — сопля зелёная, права голоса не имеющая.

— Валька! — обернувшись и всматриваясь в кучкующихся во дворе мужиков, зычно гаркнул мужик, — Валентин, ёб твою мать! Сюда, блять, живо!

Валентин, мужик явно за сорок, трусцой подбежал, на ходу снимая кепку с грязной головы, и, прижав её к груди, зачем-то слегка ссутулился и заулыбался виновато. Чуть выше среднего роста, с несколько вытянутым лицом и уныло обвисшим носом, он походит на постаревшего провинциального Пьеро, жизнь которого пошла вовсе уж наперекосяк.

— Звал, Иван Степаныч? — заискивающим тоном спросил Валентин, и, не отворачивая глаз от сторожа, ухитрился скосить на нас глаза и, приветствуя, кивнуть головой, далеко вытянув тощую шею, поросшую длинным серым волосом.

— Давай… — начал было сторож, показывая на наш багаж, но, хмыкнув, почесал подбородок, и уже другим тоном продолжил:

— В общем — задачу видишь?

— Да, Иван Степаныч! — вытянулся Валентин, — Сейчас мужиков организую! Так куда, говоришь, нести?

— Да вон в тот сарайчик, — махнул рукой сторож, доставая связку ключей.

— Сам видишь, с кем приходится… — непонятно вздохнул сторож, заводя разговор с отцом, и покрикивая время от времени на мужиков, семенящих впереди с нашей поклажей.

— Вот, здесь под присмотром, — сообщил нам сторож, запирая дверь на замок и отряхивая руки, — съезжать будете, ну или так что понадобится — ты, Иван Аркадьич, знаешь, где меня искать.

— Благодарствую, — отец чуть склонил голову, подстраиваясь под собеседника.

— А это, у вашего… — сторож показал глазами на меня, — на шее что? Боюсь и думать, Иван Аркадьич… но сам понимаешь, служба!

— Да то самое, — отозвался отец, — правильно понимаешь, Иван Степаныч, сейчас вот в больницу и пойдём.

Он в несколько предложений описал наше приключение и сторож, крякнув, свернул ещё одну цигарку и покосился на мужиков, возящихся в стороне с разгрузкой какого-то барахла с высокого борта колхозного грузовика, заехавшего во двор.

— Мужик — он такой… та ещё сволочь! — задумчиво покивал сторож, — Но всё ж таки, Аркадьич, не обессудь…

— Да всё понимаю, — в тон ему отозвался отец, — служба!

— Да! — спохватился сторож, — Сейчас койки ваши покажу!

Идя по двору с уверенностью ледокола, он то и дело оборачивается к отцу, рассказывая тому, какая же эта сволочь, русский мужик. Наличие вокруг этих самых мужиков сторожа ничуть не смущает, как и тот факт, что и сам он (что ненароком всплыло в разговоре) происхождения самого что ни на есть крестьянского.

' — Это пиздец…' — вертится у меня в голове, а голова верится по сторонам, и я сам не знаю, к чему эти слова относятся больше — к словам сторожа, или к тому, что окружает нас.

«Дом Колхозника» окружён высокими, грязно-серыми бетонными стенами, на которых остро не хватает витков колючей проволоки, чтобы сделать картину завершённой. Сам дом, большое и какое-то несуразное, приземистое здание, покрытое многими слоями несвежей штукатурки, обвалившейся кое-где геологическими пластами, смотрит на нас маленькими подслеповатыми окошками, забранными решётками, выкрашенными краской-серебрянкой. Он каким-то удивительным образом гармонирует со сторожем-ВОХРовцем, и кажется, да и наверное, является, осколком эпохи коллективизации, ГУЛАГа и первых пятилеток.

Во дворе, где местами есть потрескавшийся асфальт, везде стоят прицепы, редкие грузовики и трактора, и, совсем для меня неожиданно — телеги. В сторонке, в самом углу, виднеются лошади, слышится фырканье и доносится не слишком густой, но явственный навозный дух.