Чужой среди своих (СИ)

— Я на соревнованиях так не бегал… — помявшись, неловко сообщает нам подошедший паренёк, держа за руку свою девушку, глаза у которой на мокром месте, а носик покраснел.

Киваю ему — дескать, вижу, ты молодец… и он, невесть чем успокоенный, замолкает.

« — А девушка милая, — невольно констатирую я, — некрасивая, но милая. Славная.»

Глянув ещё раз на них мельком, замечаю, что хотя парень уже одел футболку, по кровавым ссадинам и царапинам на шее видно, что, действительно, бежал он, не особо разбирая дорогу, лишь бы побыстрее.

Остро захотелось курить… Вспоминаю невесть к чему, что сегодня ещё не курил, и отхожу чуть в сторону, присаживаясь на песок, подальше от табачного дыма, который ветерок приносит от дымящих медиков. Да, кстати, нужно одеться…

Встав нехотя, стряхиваю давно высохший песок, невольно замечая, что изрядно обгорел, и бреду к одежде, оставленной под самым обрывом, на чахлой траве.

— Давно говорим, что здесь телефон нужно ставить, — слышу голос медички, усталый и раздражённый одновременно, — хоть один на весь район! Случись что, и…

— Да вот как сейчас, — затянувшись, отозвался фельдшер, — Ну вот добежал парень до домов, и быстро добежал, а дальше что?! Понятно, в домах телефона нет, но хотя бы один на улице! Благо, Иваныч к Надьке заехал — выпить-закусить, ну и это самое…

— Телефонизация района в планах не предусмотрена, — не слушая его, сказала женщин, явно кого-то цитируя, — Тратить фонды, поощряя беззаконный самострой, считаю бессмысленным!

— Вот именно, — угрюмо, будто на пароль, отозвался шофер, — Зато с трибун!

Скривившись, он сплюнул, а я, от действия лекарств и от усталости, просто зафиксировал этот разговор, не находя в себе сил на хотя бы примитивный анализ.

« — Я подумаю об этом завтра…»

— Собирайтесь, — прервал мои размышления вернувшийся участковый, — ну же… Быстрее, быстрее!

Торопясь, мы поднялись за ним на обрыв, и я было свернул на уже знакомую тропу, но оказалось, что к затону ведёт не только она, и, минут через десять, мы уже подходили к грузовику, стоящему на узкой просёлочной дороге. Водитель, молодой парень, коротко о чём-то переговорив с участковым, покивал, и, пожав тому руку, подсадил нас в кузов.

— Не балуйтесь и не вставайте, — коротко предупредил он нас и взобрался в кабину.

С места тронулись резко, рывком, и поначалу ехали ухабисто, так что меня чуть не укачало. Да ещё ни сесть толком, ни прислониться к чему, очень уж внутри мазутно, грязно, аж лужицы какие-то на дне кузова расплываются. А всевозможные промасленные тряпки, несколько таких же промасленных досок, трос и две лопаты, съедают и без того ограниченное пространство.

Чуть привстав и придерживая взметнувшийся подол в ущерб безопасности, Вика сообщила нам, что мотоцикл участкового едет впереди, и снова села на место, поджав под себя ногу и подоткнув платье.

Через несколько томительных минут мы подъехали к дому, освещённому лучами закатного солнца. Сползая с грузовика на землю и помогая спуститься девочкам, ловлю встревоженные взгляды родителей и криво улыбаюсь в ответ.

Грузовик, взревев напоследок двигателем, как-то очень спешно уехал прочь, а участковый, спросив что-то у одной из бабок, подошёл к женщине, начавшей вставать при его подходе…

… и все разом замолчали, уже понимая, что случилось что-то страшное. Несколько томительных секунд… и под куполом закатного неба раздался истошный, совершенно нечеловеческий крик:

— Лёшенька-а! Сыно-очек…

… и лишь вороны отозвались, взлетев с деревьев и оглашая окрестности возмущённым карканьем.

Всё будто разом сломалось, скомкалось… А солнце, закатывающееся за горизонт, убрало не только краски и тепло, но и звуки. Всё, что не выцвело, окрасилось в багровые тона… и хотя я понимаю, что отчасти это игра воображения, легче от этого не становится.

На какое-то короткое время люди будто застыли, пытаясь осмыслить произошедшее, а потом, будто сговорившись, задвигались двое, втрое быстрее, чем раньше. Женщины принялись убирать со столов, а мужчины, вставая, не отходили никуда, и только жахали одну за одной рюмки, или, застыв со стопкой, кривили лица и мотали головами, и только пальцы, сжимающие стопки и стаканы, белели.

— Это я… я во всём виноват, — не ко времени выдал Лёвка, — Если бы не я…

— Ты-ы! — взвыла женщина, только что сидевшая на табуретке и беззвучно рыдающая, — Ненавижу!

Скрючив пальцы, она кинулась в сторону брата, страшная в своём безумии так, что ко мне, наверное, она будет приходить потом в кошмарах.

« — Зомби, — подкинул мозг совершенно, казалось бы, неуместное сравнение, — уровня этак пятого»

Я постарался выбросить это из головы, но действительно… Это искажённое лицо, пузырящаяся на губах слюна и совершенно инфернальные хрипы… нет, я не хочу об этом думать!

— Жиды-ы! — выла на одной ноте женщина, перехваченная, и с трудом удерживаемая крепкими мужиками, — Жиды-ы! Всё из-за вас! Ненавижу! Всех вас! Всех! Всё ваше семя проклятое…

Её, подхватив под руки, потащили куда-то, но мать погибшего мальчишки, поворачиваясь назад, продолжала выплёвывать страшные проклятия.