Чужой в стране чужих

Джил пришла к выводу, что посетители величественного театра-ресторана, где она работала, не отличаются от ротозеев из ярмарочного балагана. Следовательно, на них не стоило обращать внимания. Но, к удивлению своему, она наслаждалась, показывая им себя. С растущей марсианской откровенностью она исследовала это чувство. Ей всегда доставляло удовольствие, когда на нее с восхищением смотрели мужчины, достаточно привлекательные для того, чтобы захотеть коснуться их. И ее раздражало, что вид ее тела ничего не значил для Майка, хотя он настолько подходил для нее, насколько женщина может только мечтать…

…Если только не бывал занят. Но он был нежен даже и тогда. Он позволял ей вызывать себя из транса, без жалоб переключался на нее, улыбался, был настойчив и ласков.

И все-таки это была одна из его странностей, как и неспособность смеяться. После выступлений в варьете Джил решила, что восхищение, написанное на лицах смотрящих на нее незнакомых мужчин, доставляет ей удовольствие потому, что это было единственным, чего Майк не способен был ей дать.

Ее честность, однако, вскоре заставила ее отказаться от такого объяснения. Мужчины в зале были, в основном, слишком стары, слишком толсты, слишком лысы, чтобы Джил сочла их привлекательными. И Джил всегда с презрением относилась к «похотливым старцам», хотя хорошо воспринимала стариков, тут же напомнила она себе. Джубал мог глазеть на нее, и, хотя он и употреблял крепкие словечки, у нее никогда не возникало ощущения, что он стремится остаться с нею наедине, чтобы затем обратать.

Но теперь она обнаружила, что «похотливые старцы» вовсе не действуют ей на нервы. Когда она чувствовала их восхищенные взгляды и даже неприкрытую похоть (а она ее чувствовала и даже могла определить источник), она не отвергала этого, внутри разливалось тепло, и она ощущала какое-то самодовольство.

«Эксгибиционизм»[34] был для нее лишь техническим термином и слабостью, которую она презирала. Теперь, покопавшись в себе, она решила, что либо некая форма нарциссизма есть норма, либо ненормальна она сама. Но она не чувствовала себя ненормальной, она чувствовала себя как никогда здоровой. У нее всегда было отменное здоровье (такое и должно быть у медсестры), но у нее не было ни насморка, ни расстройства желудка вот уже… даже и не вспомнить, с какого времени. Даже колик.

О'кей, если здоровая женщина любит, когда на нее смотрят, то из этого следует, как ночь следует за днем, что здоровые мужчины любят глядеть на женщин, иначе не было бы никакого смысла! В этот момент она поняла (умом) Дюка и его фотографии.

Она обсудила это с Майком, но Майк не смог понять, почему Джил вообще трогает, если на нее смотрят. Он еще мог понять нелюбовь к прикосновениям; Майк избегал рукопожатий, он разрешал прикасаться к себе только водным братьям. (Джил не была уверена, насколько далеко это простирается. Она рассказала ему о гомосексуализме после того, как Майк прочел о нем и не смог грокнуть. Она рассказала ему о правилах, которые надо помнить, чтобы избежать приставаний. Она знала, что Майк с его внешностью обязательно привлечет к себе внимание «голубых». Он последовал ее советам и сделал свое лицо более взрослым взамен присущей ему ранее андрогинности[35]. Но Джил не была уверена, что Майк сможет избежать приставаний, скажем, Дюка. К счастью, водные братья-мужчины были настоящими мужчинами, а остальные водные братья — настоящими женщинами. Джил надеялась, что Майк все-таки грокнул неправильность однополых отношений и никогда не разделит воды с такими людьми.)

Не мог понять Майк и того, почему Джил бывало приятно, когда на нее глазели. Их с Джил точки зрения были примерно одинаковы только тогда, когда они покинули последний карнавал, где Джил сделалась равнодушной к посторонним взглядам. Теперь она видела, что ее тогдашнее знание себя было лишь зародышем истинного знания. На самом деле взгляды посторонних мужчин не оставляли ее равнодушной. Под давлением процесса привыкания к Человеку с Марса она отбросила часть культурных условностей, ту долю стыдливости, которая удерживается у медсестры вопреки специфике ее работы.

Но Джил не думала, что ей вообще свойственна хоть какая-то стыдливость, пока не пришлось с ней расстаться. В конце концов она обнаружила в себе способность признаться, что где-то внутри у нее существует нечто такое же счастливо-бесстыдное, как кошка в период течки.

Она попробовала объяснить все это Майку, выдвинув теорию о взаимодополняющих функциях эксгибиционизма и эротомании.