– Зачем вы столько пили?
– М-м, простите. Я не заметил, мы вроде немного и…
– С ним вообще нельзя пить никому из смертных! – всплеснула руками девушка, опускаясь на колени и подолом тонкого халатика вытирая мне лицо. – А за каким пьянючим в гавань фафном ты, занюханная винная пробка с пропитым куриным мозгом, его накачал?!
– Успокойся, милочка! – беззаботно отпихнулся мой так называемый друг-собутыльник. – У Сани был стресс. Да, мы чутка выпили для успокоения нервов. Он нарвался на Полипенко и вырвался живым! Тут бы и ты выпила…
– Четыре амфоры?!
Но, несмотря на праведное возмущение, она тем не менее быстро осмотрела меня и нежно поцеловала в левую пятку и правую голень. Я говорю об этом так подробно, потому что боль исчезла мгновенно, всё тело наполнилось невероятным теплом и томной негой, а синяк и след от укуса растворились буквально на глазах. Она ещё и целитель-экстрасенс…
– Уф, нет ничего лучше купания в жару, – объявил здоровяк Земнов, вылезая из фонтана. – Вы много потеряли…
Мокрые шорты и футболка облепили его атлетическую фигуру, делая его похожим на скульптуры древнегреческих атлетов. Общепринято, что музейные работники – это люди исключительно умственного труда, но Герман одним разворотом плеч низводил общие правила в ничтожество.
Он, несомненно, был образованным, начитанным и, как я понимаю, самым крутым специалистом по бронзовой или мраморной скульптуре Древнего мира, что никак не мешало ему оставаться в прекрасной спортивной форме боксёра тяжёлого веса или профессионального греко-римского борца. Думаете, это редкость? Так нет.
Наверное, мало кто помнит известного на весь мир штангиста, инженера, писателя, историка, владеющего несколькими иностранными языками, а именно Юрия Власова. Легендарный железный человек, кумир Арнольда Щварценеггера, всей своей жизнью доказавший: в здоровом теле – здоровый дух! Вот такие люди делают эпоху…
– Ну что, соратники, присядем раскупорить мировую? – разулыбался Денисыч, роясь в сумке, но под нашими укоризненными взглядами втопил заднюю: – Ладно, понял, не давлю, наливаю только себе. – И лишь когда мы все сжали кулаки, он, кажется, понял, что шутки кончились: – Да чо вы, как эти?! Ну не буду, не буду я, всё…
Светлана Гребнева подняла руку, изображая, будто бы собирается отвесить воспитательный подзатыльник чернявому спаивателю всех и вся, но вместо этого вдруг нежно потрепала его по щеке:
– Нам нужна твоя помощь.
– Мр-р, я весть твой, кисуля…
– Феоктист Эдуардович отправил материалы по этому «мечу тавров», так вот там есть ряд непонятных надписей. Древние языки – это по твоей части.
Диня гордо выпятил грудь, подтверждая, что в мире нет языка, который бы он не понял или не расшифровал, включая редкие, забытые и мёртвые наречия. Причём в его голосе не было самолюбования или бахвальства, а просто спокойная констатация факта. И, кажется, все, кроме меня, ни капельки в этом не сомневались.
– Мне скучно.
– Я сплю.
– Ты спишь, а мне скучно.
– Включи свой дар предвидения и посмотри.
– Уже… Ты опять спишь!
– Нет, вспоминаю, зачем мы вообще связались с этим дурацким музеем?
– Во-первых, нам было скучно. А во-вторых, нам заплатили.
– Чем?
– Обещанием, что скучно не будет…
Девушка вернулась к столу, раскрыла свой ноутбук, поколдовала над ним пару минут, открыла два документа в отдельных окнах и кивком золотоволосой головы пригласила всех нас присоединиться к просмотру. Денисыч бесцеремонно сдвинул технику к себе, я сел слева от него, а Герман просто немного наклонился, чтобы удобнее было смотреть.
На экране была максимально увеличенная застёжка для плаща в форме короткого меча и рядом фото глиняной таблички. Нет, скорее, даже большого черепка от какой-то вазы, испещрённого продавленными закорючками. Как по мне, так вроде бы похоже на буквы иврита, греческого и в чём-то даже на древнеславянскую клинопись.
Я открыл было рот, чтобы высказаться по этому поводу, но вовремя остановился. Прямо на моих глазах творилось чудо: вечно поддатый мужичок с бородкой превратился в хищного кречета, бросающегося в пике на добычу. Диня реально был крутейшим специалистом в своей области, и это неслабо впечатляло.
Его взор сверкал пламенем горящего храма Артемиды, пальцы с непостижимой скоростью порхали над клавиатурой, открывая и закрывая окна, зубы были стиснуты до скрежета. Казалось, он даже забывал дышать, но вордовский лист заполнялся буквами, складывающимися в слова. Они менялись местами, сливались вместе, разбегались, делились на слоги, чтобы в конце концов откристаллизоваться в одном коротком абзаце…
– Так, короче, – Денисыч требовательно протянул руку, и тот же Земнов беспрекословно передал ему холщовую сумку.