Constanta

– Вообще голова пострадала сильнее всего прочего – повреждены, но не слишком сильно, еще и вторичные отделы затылочной коры. Зрительная агнозия – это когда человек не сможет узнавать лица близких ему людей, но сохранит возможность видеть их. Слуховая – это неспособность распознавать звуки и определять их, опять же при сохранении слуха. Не забивайте голову, это слишком сложно, и это все только вероятные исходы, а таких исходов очень, очень много. Самая нестрашная травма, которую получил пострадавший – это перелом лучевой кости левой руки.

– Как он сейчас? – еле выдавила из себя я.

– Состояние стабильное, мы проводим терапию головного мозга с целью уточнения диагноза. Пока мало что могу сказать, кроме одного: если он в течение суток не придет в сознание, скорее всего, войдет в состояние комы. Здесь все точно до восьмидесяти процентов.

– Господи… – я накрыла голову руками и прижалась к коленям: надо было задавать вопросы, их было так много, но я не знала, что спросить. – Как произошла авария? Кто виновник?

– Он потерял сознание за рулем. По предварительной версии – уснул. Но мы проводим анализ крови, скоро должны прийти результаты из лаборатории, по ним точно установим, не был ли пострадавший под воздействием каких-либо препаратов и средств. Скажите, он не принимал снотворного? Может, какие-нибудь таблетки?

– Нет, нет и нет – ничего такого. Он уехал от меня в абсолютно бодром состоянии, хотя в последние дни у него был сильный стресс. Сыну операцию делали. И…

– То есть он не высыпался?

– Я не знаю, он постоянно был в больнице с ним, а я дома.

– То есть Вы не знаете точно, принимал ли он что-нибудь в то время, как Вы его не видели?

Я посмотрела на Геннадия Николаевича в упор.

– Он ничего не принимал, я бы знала.

– Возможно, антидепрессанты или что-нибудь бодрящее, чтобы не хотеть спать. У всего есть свои побочные действия.

– Я уже ни в чем не уверена.

– Ну ничего, экспертиза покажет все.

– Скажите, а его жена?..

– Знает. Мы звонили.

– Почему же она не приехала к нему?

– Что удивительно, она бросила трубку, как только узнала о травме и возможных последствиях. Видимо, ее не устроит недееспособный… кхм… муж, если позволите так выразиться.

– Выражайтесь. Все равно они еще не развелись. А вы перезванивали? Может, просто связь прервалась? Не верю я, что она от него отказалась вот так. Слишком долго за него боролась.

– По всей видимости, так и есть, – задумчиво протянул Геннадий Николаевич. – Потому что мы перезванивали: абонент временно недоступен. И до сих пор никакого ответа.

– В голове не укладывается… Что с ним сейчас?

– Состояние стабильное. Близкое к коме, но хотя бы не ухудшается – организм на редкость сильный и выносливый.

– О, господи… Боже мой, господи, помоги…

Врач внимательно смотрел на меня.

– Скажу прямо: вероятность того, что он легко отделается, составляет не более трех процентов. В девяноста семи случаях из ста пострадавшие с такими травмами остаются инвалидами на оставшуюся жизнь. Либо полная потеря зрения или слуха, либо частичное нарушение работы соответствующих органов.

Я молчала.

– Вы теперь, скорее всего, тоже сбежите. Уйдете и не вернетесь. Бог вам судья, не я. Бросать ближнего, когда нет надежды – это вполне в духе нашего века. Тем более, Вы так молоды, зачем губить себе жизнь?

Я внимательно выслушала его. Затем встала, сжимая кулаки, и подошла почти вплотную, имея сильное желание ударить. Но понимала – лучше не надо.

– Надежда, – твердо заговорила я самым грубым своим тоном, – есть ВСЕГДА. Даже при нуле процентов и полном отсутствии счастливых случаев. И жизнь я себе загублю только если брошу его сейчас. Я никогда, слышите? Никогда от него не откажусь. Даже если бы Вы сказали мне, что он не сможет ходить. Мне не нужен мир, в котором его не будет. Я слишком его люблю, чтобы оставить. Ясно?

Как ни странно, но эта речь не заставила меня разрыдаться, наоборот, помогла собраться с силами и сжать волю в кулак. Я видела перед собой цель, к которой могла стремиться, и все было на своих местах. Наконец-то ясность. Мои слова гипнотически подействовали на Геннадия Николаевича, он покивал и произнес:

– Вот теперь и думай, кто преданней: жена или любовница… Чудны дела твои, господи. Знаете, я поговорю на счет Вас, можете приходить каждый день, Вас пустят.

– Спасибо огромное, – я потупила взгляд.

– А что Вы там такого сделали с медсестрой в регистратуре? Неужто и правда напали?

– Она отказалась говорить номер палаты… и мне пришлось самой взять журнал. А что бы Вы сделали на моем месте? Я была в отчаянии!

– А сейчас Вы не в отчаянии?

– А должна быть? – прищурилась я.

– У Вас завидная сила духа.

Я пожала плечами. В следующую секунду в дверь постучали.

– Да? – повысил голос Геннадий Николаевич.

Вошел молодой парень в очках и белом халате, по виду интерн. В руках у него были листы, прикрепленные к твердой основе.

– Геннадий Николаевич, анализ крови Довлатова пришел, – сказал парень, протягивая листы.

Главврач вырвал их из рук, надел очки, поднес к свету. Внимательно изучив, он стал сверять что-то на первом и последнем листах. Интерн ждал.