converted_file_806c7527

В кухне появился Кайден, я не сумела себя заставить поднять голову, только почувствовала возмущение воздуха в момент перемещения. Было мучительно стыдно смотреть на человека, спасшего меня от самого чудовищного унижения, какое в своей жизни могла вытерпеть женщина. Раздались тихие шаги, и он остановился позади меня. Кай не произнес ни слова, осторожно обнял, прижался грудью к моей спине. От него пахло осенним холодом. Костяшки на пальцах были сбиты, на рукавах остались бурые пятна от чужой крови.

Из рук выпал нож, громко всхлипнув, я прижала к искривленному рту ладонь. Одна мысль о том, чтобы разрыдаться из-за чудовища, притворявшегося моим другом детства, вызывала глухую ненависть, но позорные слезы все равно потекли по щекам.

- Я испытываю такой стыд, - прошептала я. – Не понимаю, почему мне так ужасно стыдно?

Он резко выдохнул мне в шею и произнес:

- Я хочу его убить.

- Знаю. – Помолчала и призналась: - Я тоже.

- Уйдем отсюда? Хотя бы ненадолго.

- Да, было бы неплохо.

Понятия не имею, куда мы скользили, но когда ноги провалились в пустоту, то мне подумалось, что теперь в кухне придется полностью заменить пол. Вряд ли после нас кто-нибудь захочет жить в доме с кухней, испорченной следами от скольжения в Абрис.

Мы переместились в обнесенный высоким забором двор перед старым домом, низким, будто вросшим землю. Мороз стоял трескучий, такой сильный, что пальто совершенно не спасало, а снег скрипел под ногами. Вокруг темнел густой лес, сугробы доставали до окон, но от добротных ворот к деревянному крыльцу шла расчищенная тропинка, а само крыльцо было выметено. На двери горел красный охранный знак. Засунув руки в глубокие карманы, я ежилась и приплясывала, мечтая поскорее спрятаться в тепле. Кайден и вовсе был в одном джемпере, а потому торопился. Пошарил рукой над притолокой в поисках ключа. Отперев навесной замок, быстрым касанием погасил охранную руну и открыл передо мной обитую изнутри войлоком дверь.

- Осторожнее, здесь ступеньки. – От его дыхания шел пар.

Действительно в комнату вели три нисходящие ступеньки. Обычно пустующие дома быстро промерзали, воздух в них стоял окоченелый и студеный, но внутри оказалось теплее, чем снаружи. Видимо, печь недавно протапливали.

- Я пару лет не обновлял руну светового полога, поэтому только так… - предупредил он, зажигая прилепленные к деревянной крестовине толстые восковые свечи. Комната озарилась тусклым светом и наполнилась тенями.

- Ничего.

Я осмотрелась. Снаружи дом казался маленьким и приземистым, как заимка егеря, но внутри комната выглядела просторной. И она заменяла кухню, спальню и даже купальню, если судить по кадке для омовений, стоявшей рядом с печью. При взгляде на большую самодельную кровать, накрытую лоскутным одеялом, на меня вдруг напала ужасная растерянность.

- Здесь убираются, - вымолвил Кайден, видимо, неверно истолковав мое смущение. – В двадцати минутах езды деревня, и я плачу, чтобы за домом присматривали.

- Чей он? – наконец, вымолвила я.

- Деда Вудса.

- Ты здесь часто бываешь?

- После его смерти почти не приезжал.

Он начал возиться с печкой. Сунул поленья, принялся разводить огонь.

- Ты был привязан к деду? – спросила я, рассматривая его затылок.

- Не знаю. Наверное. – Кайден прикрыл черную от копоти дверцу и поднялся. – Дед Вудс был крутого нрава, неуживчивый и не ладил с кланом. Но он единственный помнил о том, что я все еще жив.

Некоторое время мы в молчании смотрели друг на друга. Признания явно не являлись коньком Кайдена и говорить о себе он, определенно, не любил. Впрочем, я бы тоже не горела желанием ворошить прошлое, если бы воспоминания были настолько паршивы, что хотелось бы притвориться, будто они принадлежали другому человеку. Судя по всему, у Кайдена имелась целый ворох паршивых воспоминаний.

- Когда мне было семь, отец вышвырнул меня в закрытую школу для мальчиков. Он называл это мужским воспитанием – в школе отлично умели вытравливать человечность. Каждую зиму дед забирал меня на пару седмиц из того чистилища в нормальный мир, и я чертовски благодарен ему за это.

- Ясно, - неожиданно охрипшим голосом произнесла я и поймала себя на том, что нервно расковыриваю заусенец на пальце. Судя по всему, продолжения ждать не стоило, и чтобы как-то сгладить повисшую неловкую тишину, я вымолвила:

- У тебя губа разбита. Надо обработать, иначе на лице шрам останется.

- Дед считал, что шрамы украшают мужчин и не держал в доме заживляющих мазей.

- Тогда просто промоем. Она выглядит нехорошо.

- Ладно. – Кайден не спорил, наверное, чувствовал, что я находилась на грани.

В лесном домике было удивительно уютно и очень спокойно. В печи в кастрюльке набухала каша с шиповником по рецепту тетушки Матильды, то есть без перца, соли и масла, потому как на почти пустых полках мне удалось найти только пшенку в льняном мешочке и сухие, сморщенные ягоды. Подозреваю, что собранные задолго до кончины хозяина дома.

Когда я осторожно промывала Кайдену рану, то он даже не морщился, но ловкой сестрой милосердия меня было сложно назвать.