Crysis. Легион

А-а, это ЦЕЛЛ – крайнетовская служба безопасности и локальной транспортировки.

Знаю я этих парней. Психованные недокопы с амбициями и такой горой вооружения, что можно оснастить страну вроде Франции. По сравнению с ними любой «дикий гусь» – ура-патриот. Кто ж, интересно, им позволил здесь заправлять?

Пробираюсь через лабиринт палаток, пластиковых временных ангаров цвета малой нужды, на боках намалеваны красные кресты и эмблемы «скорой помощи». Заглядываю внутрь: несколько кушеток, на полу стойка для капельниц валяется, в углу – куча скомканных простыней, испачканных кровью и слизью.

Форт Клинтон торчит рыжим останцем сразу за брошенным госпиталем. Древняя кирпичная штука, явно видывала она и лучшие деньки, но ведь стоит еще. Я приближаюсь к ней сзади. В эфире слышен женский голос, пустоватый такой, успокаивающий, бодренький – точно служба объявлений в супермаркете. Но разобрать не могу, что говорит, – эфир забит трепотней обо мне, как все меня в клочья раздерут, едва покажусь.

За углом чьи-то сапоги давят асфальт. Я ныряю за еще один военный памятник, гранитный клин с дыркою посередине, и тут является хозяин сапог, на плечах его сидит паучья голова со светящимися оранжевыми глазами – новомодный шлем на всю голову с квадрооптическими линзами и встроенным респиратором. Не иначе, парнишка считает себя крутым стрелком, весь в патронташах, световых гранат понацепил – на лоточника больше смахивает, чем на машину для убийства. Расстегивается и начинает мочиться на стену. А я думаю: самое время испытать маскировку Н-2. Упираюсь взглядом в иконку и наблюдаю, как мои руки растворяются.

Но не только руки! Подобранный дробовик тоже растворяется!

Что это значит, доходит не сразу. Я с учебки покрытием камуфляжным не пользовался, не надевал, но принцип знаю: быстрая фрактальная подгонка контуров и цвета, байесовская свертка, размытие. В принципе, то же самое, что осьминог делает, когда хочет замаскироваться. Но на «шакале»-то покрытия нету, и на подобранных магазинах и прочем барахле тоже – а все вместе стало прозрачней стекла. Единственная штука, способная на такое – ну хотя бы теоретически, – это поле, изменяющее вокруг меня индекс преломления. Но чтоб искривлять свет настолько, нужны циклотронный магнит и ядерный реактор, выдающий нужную мощность.

Из какой же гребаной секретной лабы это чудо вылезло?

Выхожу из-за памятника (надпись на постаменте гласит: «УНИВЕРСАЛЬНЫЙ СОЛДАТ» – прям в тему, честное слово), а наемник как раз застегивается и оборачивается. Смотрит сквозь меня, потом топает, откуда пришел, невинно и безмятежно.

А я тем временем едва не попадаюсь. В левом нижнем углу есть полосочка маленькая, и становится она все меньше, краснеет. Когда совсем покраснела, я ее и заметил, а тогда уже и тень начал отбрасывать. Едва успеваю спрятаться за клином, когда отключается невидимость.

Пописавший солдат замедляет шаг, оборачивается, нечленораздельно бурчит и движется дальше.

Ага, насколько нас хватает? На двадцать секунд? На тридцать? Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Хотя полосочка ползет обратно, комбинезон перезаряжается.

Кто-то вопит.

Нет, не просто «кто-то» – это Парчман, мой кореш, парень из моей команды! А потом стреляют, и он перестает кричать.

И крик, и выстрел донеслись из замка.

Комбинезон еще не успел перезарядиться, но я уже двигаюсь, скольжу вдоль кирпичной стены. Задерживаю взгляд на открытой платформе, припаркованной перед входом, – на ней груда тел.

Некоторые – в камуфляже.

За поворотом лязгают тяжелые ворота, и я прижимаюсь к стене. Пара паукоголовых наемников стаскивают Парчмана по лестнице и вскидывают на платформу, будто гребаный мешок с песком. У Н-2 хорошая оптика, могу увеличить, но мне и без увеличения видны ожоги на руках Парчмана, порезы на босых ступнях. Я такие отметины видывал. Обычные следы допросов, не вполне вписывающиеся в международные правила. В учебке нам про них походя рассказывали. А что, дело обычное, плевое, все этим занимаются.

Правда, об аккуратных круглых дырах на виске не рассказывали ничего.

Наемники направляются домой, треплются по пути о «дерьмоголовых» и мокрощелках. Ворота оставляют открытыми: пара здоровенных створок, вделанных в арку, по сторонам большие прямоугольные колонны – будто из игры про гладиаторов. Такой у них персональный Колизей.

Ну, если уж они так захотели зрелищ…

Я снова включаю невидимость и шагаю прямо сквозь ворота форта Клинтон, сквозь кольцо разоренных офисов и разбитых ларьков. Оказываюсь в круглом внутреннем дворе, заставленном ящиками и коробками, с расставленными вдоль стен пушками восемнадцатого столетия – наследством туристского сезона, – парой испятнанных кровью дощатых лежаков с приделанными кожаными ремнями в местах, где должны быть руки и ноги лежащих. Рядом толпа «целлюлитов» – выпендриваются друг перед другом, кто, мол, первый засранца Пророка завалит.

Затем полосочка заряда краснеет, комбинезон делает «ш-ш-ш», и в мире становится очень тихо.

Я смотрю на себя – вот он, красавчик!