Crysis. Легион

Таймс-сквер становится меньше и дальше. На ней снова движение – явилась новая команда цефов. Похоже, зараза их не берет – харгривовские споры-перебежчики, наверное, все уже израсходованы. Скверно, что он не напрограммировал им жизнь подольше. И совсем уж плохо, что не запрограммировал их размножаться, как и полагается приличной заразе Судного дня. То-то радости краснокожим, если б ветрянка косила бледнолицых чужаков, а своих не трогала.

Увы – хватит тешиться фантазиями, пора возвращаться к персональному апокалипсису. Он покамест в самом разгаре.

Я живее, чем показалось на первый взгляд: харгривовский микробный взлом забрал не так уж много энергии, но потребовал отдать ее сразу и быстро, а у Н-2 невысокий предел по количеству джоулей в секунду. Приятель Н-2 не то чтобы много крови потерял и отключился – а вроде как разогнулся слишком резко и быстро. Теперь его силу не сосут миллиарды крошечных ртов – и старина опять восстановился, индикатор почти уже зеленый. Но дозаправиться не помешает, а под рукой прямо у хвостового люка две подходящие розетки. Я подключаюсь и позволяю комбинезону питаться, Барклай же отправляется в кабину пилотов. Четыре дюжины жадных глаз смотрят ему в спину, пара-другая – на меня.

Кто-то даже улыбается.

Иду в кокпит – и застаю Барклая препирающимся со знакомой физиономией, красующейся на экране видеосвязи.

– Мы пытались эвакуироваться, думаете, мы не пытались? – вопит Голд на экране. – Я ж говорю: они набросились как саранча. Да мы полпути к Гарлему не сделали, несчастный поезд с рельсов сошел! Хоть сейчас меня послушаете? Нам нужно пробиться к «Призме»! Это наша единственная надежда! Если у кого и есть ответы на все вопросы, так это у Харгрива. Я работал на старика всю жизнь, уж я-то знаю. Он точно самый дока по всем комбинезонным делам. Кто-то должен пойти к нему и привести сюда.

Полковник Барклай не любит гражданских, а уж этого – втрое. Харгрива же не любит еще больше. Но куда денешься, когда только с ними связан его новый страх – и надежда. Потому полковник стискивает зубы, вдыхает глубоко и кивает. А после велит пилоту взять курс на «Призму».

Пилот смеется.

– Сэр, да машина чуть дышит. Масса повреждений: подача топлива нарушена, пробоины – мы течем как подколотая свинья. Теряем горючку.

– Насколько близко сможем подлететь?

Пара секунд задумчивости, лихорадочных прикидок в уме.

– Южный конец острова максимум – и то не факт.

– Сделай фактом, – велит полковник, и мы кренимся влево.

– Посмотри на них, – велит мне Барклай.

И я смотрю на солдат: ожоги, пулевые раны, отрешенные, безразличные взгляды. Половине этих людей нужно в терапевтическую кому. А остальным и вовсе в могилу.

– Пойдешь один, – говорит полковник.

Знаешь, Роджер, по мне, оно и лучше.

Достало меня – брести через ад в супершкуре, пока обычные солдаты – и лучшие, чем я, солдаты – сгорают, будто мотыльки, в пламени вокруг меня. Сколько б людей со мной ни отправили, я всегда в одиночестве.

– Встретим тебя на другой стороне, – говорит Барклай. – Прикроем выход. У нас в поезде крепкие ребята и девчата, они сейчас конвоируют гражданских, но скоро освободятся. Я вышлю команду встретить тебя и Харгрива на мосту Квинсборо.

Пожимает плечами и вздыхает, наверное, но я не слышу вздоха за рокотом движков.

– Пошлю с ними и Голда. Может, посоветует дельное.

На приборной доске мигает красный огонек, пищит.

– Прибыли, – сообщает пилот. – Если здесь его не высадим, домой не вернемся. Я спущусь, насколько смогу, но топлива у нас кот наплакал.

Снова топаю в хвост, Барклай уже впереди, нажимает кнопку – и хвостовой люк раскрывается, опускается подвесным мостом. Слева пляшут по ветру струи дыма – левый мотор горит вовсю.

– Удачи, морпех! Береги задницу!

Внизу катится Ист-ривер, на вид густо-черная, масляная – и спокойно-синяя в псевдоцветах инфракрасного. На мгновение кажется – реку полосуют очередями. Но нет, это всего лишь капли дождя.

Едва успеваю спрыгнуть – а СВВП уже направляется к берегу.

Вхожу в воду строго вертикально, ровно – идеальный прыжок. Река почти без всплеска смыкается над головой. Вокруг – кромешная темень, вода черным-черна, не видно руки, поднесенной вплотную к шлему, – и знаешь что, Роджер?

Мне абсолютно наплевать. Ни грамма страха, изводившего меня с восьмилетнего возраста. Ни проблеска.

Может, привыкаю – или Н-2 с БОБРом раскусили мою слабость и слегка помогли с самоконтролем.

И от этой мысли я пугаюсь – правда, на секунду, не больше. Я сижу в этой дряни уже часов двенадцать – или пятнадцать? И оно уже запустило щупальца так далеко, что способно управлять моими фобиями? Чего ж мне ожидать через день-два? Если задуматься, так особенными, не похожими друг на друга, уникальными нас делают именно наши маленькие прибамбасы, страхи и надежды. А если для выполнения миссии потребуется стереть мое «я»? Сколько правок мой рассудок вынесет, не переставая быть моим? А может, завтра проснусь вовсе не я, но нечто, всего лишь имеющее мою память?