Curriculum vitae

Они увиделись еще на общем собрании и уже не сводили друг с друга глаз, автоматически выполняя протокольные функции, майор — отвечая на задаваемые вопросы, капрал — переводя его ответы штабным офицерам французского контингента. В конце концов, Ежов подхватил папку с французскими инструкциями и циркулярами, предназначенными для ознакомления, безапелляционно заявил, что продолжить диалог сможет только после ознакомления с документами, потребовал переводчика, не дожидаясь решения французского визави, схватил Распутина за руку и утащил в свой штабной кабинет, развернутый в гостинице рядом с аэропортом. Потребовал никого к нему не пускать и не соединять, закрыл дверь на ключ и только тогда позволил себе обнять легионера так крепко, что вытеснил из души Григория все опасения и сомнения прошедшей ночи.

* * *

— Всё, что угодно, мог ожидать, но только не такой финт ушами, — качал головой Ежов, слушая одиссею Распутина. — Теперь я понимаю, почему тебя не смогли достать эти уроды…

—А ты?

—А что я?

— Ты смог их достать?

Ежов опустил голову.

—Да считай, что нет… Оружие по этому каналу больше не поступало. Крыс в нашем штабе в Чечне исчез в ту же ночь. Все ниточки оказались обрублены — никого взять не удалось. Личности работавших в Москве армдилеров до сих пор не установлены.

—Ну, одну личность, положим, я знаю, — ответил Гриша, рассказав про гелендваген и его пассажиров.

—Значит, Бамбуровский, — помрачнел Леха. — Боюсь, что он нам сейчас не по зубам. Аппарат министра обороны. Можно считать, у Христа за пазухой…

—Почему нельзя?

—А что мы ему предъявим? Заявление дезертира-эмигранта, что видел его рядом с домом Потапыча?

—Дезертира-эмигранта, значит? Ну спасибо, командир!

—Айболит, не кипятись! Тебе же не реверансы от меня нужны, а взвешенные продуманные действия, не так ли? А они — результат тщательной и честной рекогносцировки, где жопу принято называть жопой, даже если это звучит неприлично. А то получится, как в анекдоте — “явления такого нет, а слово — есть”!

—Хорошо тебе в твоём статусе так небрежно-назидательно…

—Так ты у нас тоже не раб на галерах. И зарплата у тебя больше отечественной генеральской. А то, что на душе кошки скребут, так не у тебя одного… Ты думаешь, приятно называть своим главнокомандующим пьяное непросыхающее мурло? Морщишься? Вот то-то же… Ну, ничего…

Ежов пружинисто поднялся со стула, покопался в бездонном ящике своего стола, выудил плоскую бутылку коньяка “Мартель”.

—Вот, союзнички одарили. Давай выпьем за моё спасение тобою и твоё неожиданное воскрешение. Подумаем на трезвую голову, что делать дальше…

—Неужто всё так плохо? — напряженно спросил Григорий после ритуала жертвоприношения Бахусу.

—Ещё вчера — да. Всё было бес-про-свет-но, — раздельно проговорил Ежов. — Тошно настолько, что готовы были выйти на Сенатскую площадь и открыто объявить о своем неподчинении этой шайке, по какой-то ошибке называемой правительством России. И пусть расстреливают из пушек, как декабристов… Но сейчас появился свет в конце тоннеля. Пусть не надежда, а скромный её лучик…

—И что же явилось источником оптимизма?

— Не было бы счастья, да несчастье помогло. Мы все вместе вдруг избавились от иллюзий и увидели настоящее лицо “наших западных партнёров”. Ведь у нас было столько надежд в отношении “дружеского” Запада. А потом эти бомбардировки…. У многих открылись глаза. Стало понятно, кто будет следующим и что даже в плен брать никто нас не собирается. А вместе с этим пришло понимание, что баксолюбов нужно срочно убирать из власти, чтобы спасти если не себя, то хотя бы своих детей. Сейчас правильные ребята доводят до кое-кого ультиматум: или идешь в тюрьму за разрушение страны, или, передав власть, можешь мирно умереть в своей постели, окруженный родными и почестями. Есть такая песенка: все тебя любят, когда ты мертвый. Нас не любят, потому что мы живые. Пусть и с приставкой “полу”. Разрушив Сербию, НАТО, не желая и не понимая того, как разрядом тока, запустил почти переставшее биться сердце умирающей страны. Разворот самолёта Примакова над Атлантикой закрыл для нас „лихие девяностые“. Начинается что-то новое, а что — зависит в том числе и от нас с тобой.

—А от меня-то что зависит? Как и чем я могу помочь, находясь за тысячи километров на нелегальном положении в рядах как раз того самого НАТО…

—Согласен, — кивнул Ежов, — возвращаться тебе опасно. Во всяком случае под своей фамилией. Придется пока оставить всё, как есть. А насчет того, что ты в НАТО… Так это хорошо, — и майор, подмигнув Распутину, улыбнулся такой знакомой улыбкой Лёхи-взводного.

Они попытались разобраться во французских скрижалях, но настроение было не бумажное. В итоге — плюнули, и Распутин повез друга, на правах старожила, показывать услуги местного общепита. Несмотря на то, что оба любили баранину, единогласно было решено отдать предпочтение сербской кухне. Товарищи заняли один из трех столиков в абсолютно безлюдном крошечном кофане на берегу речки с непроизносимым названием, не переставая обмениваться новостями.