У открытой водительской двери “девятки”, заблокированной РАФиком, стоял пышущий гневом “хозяин земли”, правильно упакованный в турецкий спортивный костюм “с блеском”, косуху и модельные туфли, представитель самого заметного в девяностые гопнического сословия.
“Ну вот, б***, покурили”, - зло выругался про себя Григорий, поднимаясь со своего места и ища глазами предмет поухватистее.
– Нн-на-а-а-а! – набегающий от ларьков Юрка двумя ногами прыгнул на открытую дверь “девятки”, от чего стоящего за ней гопника кинуло на сиденье, приложило затылком о крышу и до кучи ударило в лобешник ребром двери.
– Валим! Ва-а-алим! – в радостном возбуждении Юрка ввинтился в свое кресло, с полоборота завел машину и рванул с места в галоп.
– Ты же его чуть не убил! Надо помощь оказать! – пискнула вжавшаяся в кресло Алина.
– Чтобы его убить, нужно из пушки стрелять! – огрызнулся водитель. Их там целая кодла, они нам такую “помощь” устроят!
– Неоказание помощи – преступление! В милицию позвонят. Номера запомнят! Найдут! – испуганно, но упрямо чирикала санитарка.
– Девочка-Алиночка! – расплылся в улыбке Юрка, ни на минуту не отводя глаза от дороги, – ты номера наши когда последний раз видела? Лично я – весной, когда машину мыл… Э-э-эх, залётные!
Юрка крутанул баранку, включая сирену и сворачивая в какую-то одному ему известную подворотню. Во все стороны от “Скорой помощи” разлетелись “ночные бабочки”, выстроившиеся перед машиной своего сутенера.
– Протухла нА небе вечерняя заря. Заглох в лесу стук дятла-долбо@ба. Уходит время в сумрак нахрен зря. И дни летят как шлюхи с небоскрёба! – громко декламировал Юрка, ожесточенно работая рулём, педалями и ручкой переключения скоростей.
– Ты не опрокинь нас, поэт-цветик, – прикрикнул на водителя Григорий, – разухарился тут.
К нужному дому подъехали только через двадцать минут, вдоволь попетляв по дворам-переулкам, убедившись, что никто не догоняет. Возле подъезда Григорий осведомился:
– Зонд и воронка есть в сумке?
– Конечно, – кивнула Алина, – а что?
– Ничего. Проверил, ты со мной или еще там, у ларьков. Идём “на отравление”.
В квартире на кухне сидел упитанный 18-летний парень. В сознании. Глаза на мокром месте, во взгляде отчаяние, безнадёга, тоска и "предчувствие близкой мучительной смерти".
Вокруг него крутилась мама.
– Сыночка, ну зачем же ты так? Ну будет у тебя ещё любовь. Не стоит она того, чтоб вот так вот поступать! А обо мне ты подумал?
– Здравствуйте. Скорая помощь. Вызывали?
– Да-да, здравствуйте, – засуетилась женщина, – вызывали. Проходите, пожалуйста. Вот видите – наглотался какой-то гадости, а всё из-за этой стервы!
– Ма-а-м, ну не начина-а-ай!
– Будем промывать желудок, – нехорошо улыбнулся парню Распутин. – Так! Мама! Приготовьте нам ведро теплой воды и пустой тазик.
Увидев в руках Алины желудочный зонд, к которому она прикрепляла воронку, и садистско-флегматичную физиономию фельдшера, парень изменился в лице. Появилась тревога за своё здоровье и жизнь в целом. Про несчастную любовь он, видимо, если и не забыл, то мысли о ней явно отошли на задний план.
– Что вы собираетесь делать? – спросил он тревожно.
Распутин повернулся к нему. В одной руке – зонд, в другой – спрей с лидокаином.
– Вот этот шланг надо проглотить. Ты ещё не знаешь, как ты это будешь делать, но я тебе помогу. Открывай рот! Та-а-ак… Сидеть!!!..
После промывания парень сидел грустный-грустный, но держался. Нюни не разводил. Алина, собирая вещи и сочувствуя, решила поговорить с ним.
– Ну вот и нафиг тебе такое счастье, чувак?
– Да дурак, блин! Она мне "кровь свернула", у меня "флягу закусило". Ну я на эмоциях горстью таблеток и закинулся.
– Стоп! – вскинул глаза Григорий, молча заполнявший карту вызова. – А что за таблетки-то?
– Я не знаю, – ответил “Ромео”. – Вон там от них баночка осталась…
В шкафчике на полке стояла пластмассовая упаковка из-под таблеток. На ней красовалась надпись "СТОП-ИНТИМ" и нарисована кошечка в розовых перьях….
По лестнице спускались молча, пока Алина не изрекла задумчиво:
– Даже если и вернётся к нему его девушка, есть ли теперь в этом смысл?