— Шарфюрер II батальона 34-го полка 1-ой дивизии латышского легиона Waffen SS…
— По мобилизации? — с надеждой выдавил из себя Григорий.
— Нет, зачем же? — пожал плечами рыбак, — доброволец.
— И чем же вам так Советская власть не угодила?
— А у меня к Советской власти претензий никогда не было, — опять огорошил курсанта дед Инги, — и не только у меня. У нас почти половина офицеров — красные латышские стрелки. Командир нашего полка — Вилис Янумс, охранял Ленина, в гражданскую командовал 2-ым пулеметным батальоном Красной армии. Командир нашего батальона — Петерис Лапайнис, орденоносец, за Царицын… Орден Красного знамени, конечно, не носил, а вот георгиевскими крестами перед нами, салагами, щеголял… Так что Советская власть ни при чем. Претензии у нас были лично к Сталину и его политике. Впрочем, сама Советская власть, кажется, это понимала и поэтому относились к нам совсем не так, как к власовцам. Тех сразу вешали. А латышские легионеры уже в 1946-м почти все вернулись домой. А ещё через семь лет, в 1953 м, Советская власть признала, что претензии к Сталину есть не только у нас, но и у неё самой…
Григорий почувствовал, что в его голове взорвалась ядерная бомба. Красных латышских стрелков, охранявших Ленина, кавалеров ордена Красного Знамени, водивших в бой батальоны РККА под Царицыным, он отказывался воспринимать, как добровольцев-эсэсовцев. Диссонанс был настолько велик, что верить на слово какому-то выжившему из ума прибалтийскому хрычу он даже не собирался…
— Зачем вы мне всё это рассказываете? — спросил Распутин, чтобы хоть как-то нарушить неприлично затянувшуюся паузу.
— Да вот увидел я, как смотришь на Ингу, — прищурившись от дымящейся трубки, ответил рыбак, — и подумал — а вдруг жениться захочешь? Она-то на тебя с интересом поглядывает… Вот и решил, что должен ты знать всю правду о нашей семье до того, как влюбиться надумаешь, а не после…
Григорий почувствовал, как кровь хлынула к лицу…
Рыбак не спеша докурил, выбил о каблук пепел, аккуратно упаковал трубку в кисет и спрятал за пазухой. Неторопливо поднялся, повёл плечами.
— В общем, всё, что надо — сделал, всё, что хотел — сказал. Ингу ждать не буду, передай, что через два дня заеду, тогда и будет время посидеть подольше. Давай, командир, uz redzēšanos…
Старик ушёл твердой морской походкой, широко расставляя ноги, оставив Григория в жестоком душевном раздрае и полной уверенности, что он спит или сходит с ума. Невинные слова Айвара про необходимость малому народу прислоняться к победителю наполнились для него новым, зловещим смыслом, да и вся история Отечества вдруг предстала в непривычном доселе свете. Он ощущал просто физическую потребность непременно во всём этом разобраться, и как можно скорее….
Историческая справка: