Утром, возле восьми часов, после очередной бессонной ночи, Ребекке удалось наконец уснуть, а я воспользовался этим, чтобы принять душ, покушать и убрать на кухне. Лиза с Сашей уже на дежурстве (хоть и все еще не в одной команде), так что мне никто не мешал. Еще раз заглянув в спальню и убедившись, что Ребекка все еще крепко спит, я прикрыл дверь и подошел к синтезатору, находящемуся в гостиной. Выкрутив звук на минимум, мои руки сами начали выводить еще годы назад заученную мелодию.
Я тогда в основном классику изучал и, среди прочего, нашел в Сети ноты, озаглавленные названием «Бетховен „Мелодия слез“». Не знаю, действительно ли классик именно так назвал свое произведение, но по настроению оно соответствует один в один.
Воскресив в памяти ноты и сделав несколько неполных проходов, вспоминая как оно правильно играется, я начал выпускать из-под пальцев мелодию, полную потери и грусти.
Не проиграв и трети, я услышал, как дверь в нашу спальню отворилась и оттуда вышла Ребекка. Я тотчас же прекратил и уже собирался идти к ней, как меня остановили её слова:
— Погоди. Продолжай, пожалуйста, — попросила она меня тихим голосом. На что я кивнул, сел обратно, выставил нормальную громкость и начал мелодию заново.
Первые аккорды мелодии передавали грусть, тоску и непонимание происходящего. Они, словно тихо кричали: «Ну почему? Так ведь нельзя!», но не требуя, а с нотками слезной мольбы. Где-то возле середины происходит перемена. Словно тот, к кому была обращена мольба наконец услышал её и решил ответить. Мелодия налилась звуками надежды, но не той, которая обещает, что все будет хорошо, а той которая дает тебе пинок под зад и требует, чтобы ты не раскисал и продолжал, несмотря ни на что, двигаться дальше. А последние удары клавиш, как будто провозглашали своим звучанием: «Даже если ничего не получиться — ты сделал все от тебя зависящее, а значит тебе не о чем жалеть!»
Прекрасная мелодия. Тоской сжимающая сердце и заставляющая лить слезы, но прекрасная.
По её завершению, я обернулся в сторону Ребекки и увидел её в уже привычном положении, с обнятыми коленями, на диване. Но в этот раз было кое-что другое. А именно взгляд. Нет, она все еще не смотрела на что-то конкретное, но в этот раз, она как будто смотрела не в пустоту бездны отчаяния, а как тот, кто принял какое-то решение и собирается следовать ему до конца.
Заметив, что я закончил, она направила на меня свои глаза и протянула мне руку, явно желая почувствовать в ней мою. Взявшись за неё, я был притянут и посажен на диван, а сама девушка села мне на колени боком, при этом ухватившись за мою шею, как за спасательный круг.
— Знаешь, — начала она голосом, словно на исповеди (если б я знал, насколько эта шальная мысль оказалась правдива…), — до тебя, у меня в жизни было не очень много хорошего. Отец исчез еще до моего рождения, а судя по некоторым оговоркам Пилара, возможно он у нас с ним вообще был не один и тот же. Мать пропала, едва мне исполнилось семь. Затем приют, постоянные маленькие битвы за еду и игрушки. Братец дуралей, за которым приходилось присматривать. Но это еще ничего. К этому, со временем, я привыкла. Настоящие проблемы начались, когда я начала подрастать, как говорили некоторые, «в нужных местах».
Последнее она произнесла с особо мерзкой интонацией, явно кого-то пародируя, а внутри меня все похолодело в тихом бешенстве из-за догадки о том, что будет дальше.