Д'Арманьяки

– Благодарю покорно, сударь, – но видите ли, я дал обет не притрагиваться к вину. – Таньги решил, что сказал достаточно и вновь принялся за еду.

– Вы принимаете меня за полного болвана? – поинтересовался гвардеец, – а это что, позвольте спросить, – он указал на откупоренную бутылку вина, что стояла перед Таньги, – скажите лучше, что вы отказываетесь пить за здоровье нашего доброго герцога.

«Ну и назойливые эти гвардейцы», – с раздражением подумал Таньги и собирался было грубо ответить, как увидел, что к нему приближаются ещё трое. Они окружили сидящего за столом Таньги и с весьма угрожающим видом ждали ответа. Таньги встал и принял кубок из рук гвардейца.

– Так-то лучше, – довольным голосом заявил гвардеец и поднял кубок, провозглашая тост: – За герцога Бургундского!

– За доброго герцога Бургундского, – повторил за ним Таньги и, придав голосу печаль, добавил: – И за упокой души нашей несчастной королевы!

Таньги залпом осушил кубок, в то время как гвардейцы застыли с кубками в руках.

Мэтр Крюшо, который с первой минуты с опаской наблюдал за развитием событий, закрыл рот рукой, чтобы ненароком не расхохотаться.

– Королева умерла? – почему-то шёпотом спросил один из гвардейцев.

– Сегодня утром, – с грустью ответил Таньги, – несчастны все мы, ибо потеряли святую из женщин, лучшую из королев, что когда-либо сидели на троне Франции.

– Упокой, господи, её душу!

Гвардейцы одновременно опорожнили кубки и наконец оставили Таньги в покое. Таньги быстро доел остатки еды и, сделав знак мэтру Крюшо, который напоминал тому об уговоре, покинул харчевню. Выйдя из харчевни, он уже собирался подойти к лошади, когда увидел карету герцога Бургундского, которая двигалась по улице Бобов в его сторону, сопровождаемая двумя десятками гвардейцев, которых возглавлял хорошо знакомый Таньги маркиз д'Антраг.

– Проклятье, – пробормотал Таньги и, отвернувшись, сделал вид, будто что-то уронил на землю. И надо же было, что в то время, когда герцог Бургундский проезжал мимо харчевни, из её дверей вышли те самые четверо гвардейцев.

– Плачьте, люди, – закричал на всю улицу один из них, – наша добрая королева умерла.

– Господь, упокой её душу, помолимся за королеву, – вторил ему второй.

Герцог Бургундский услышал эти крики и велел остановить карету. По знаку герцога Бургундского к окну кареты подъехал маркиз д'Антраг.

– Арестуйте этих предателей, – приказал герцог Бургундский и уже когда д'Антраг отправился выполнять его приказ, пробормотал себе под нос: – Это же надо набраться такой наглости… королева умерла… мерзавцы!

Таньги с нескрываемым злорадством наблюдал за тем, как его знакомых схватили, повязали и куда-то потащили, несмотря на попытки несчастных объяснить причину своей печали.

Настроение Таньги после этого происшествия значительно улучшилось. Насвистывая весёлый мотив, он взобрался в седло. Следовало закончить то, что он так хорошо начал. С этой целью Таньги направился на улицу Святых мучеников, которую в Париже старался избегать всякий – по причине страха, которую она внушала. Меньше чем через час Таньги стоял перед серым двухэтажным особняком с одинаковыми четырёхугольными окнами. Он ощутил невольную дрожь, глядя на здание парижской инквизиции. Но Таньги был не из тех, кого пугают опасности. Он смело вошёл внутрь особняка и сразу оказался в небольшом зале, где сновали несколько человек, облачённые в длинные чёрные костюмы со строгими воротниками. Таньги приблизился к одному из них и спросил, как найти почтенного Буаленвиля.

– По лестнице наверх, слева первая дверь, – последовал лаконичный ответ.

«Для начала неплохо», – подумал Таньги, отправляясь по адресу, указанному инквизитором. Перед дверью главы инквизиции Таньги остановился, чувствуя лёгкую нерешительность. Но тут же прогнал её от себя и смело вошёл внутрь.

Буаленвиль оказался сухопарым мужчиной лет сорока пяти. Он был маленького роста, с большими круглыми глазами и острым взглядом. Буаленвиль сидел за столом, на котором лежали бумага и чернильница. Видимо, он что-то писал до прихода Таньги.

– Что привело тебя, сын мой? – голос у Буаленвиля неожиданно оказался слегка певучим, что едва не вызвало смех у Таньги. Но он вовремя сдержался, понимая, что своим смехом может разозлить инквизитора. А это в его планы не входило.

– Едва я прознал про случай с неким Гоше, то решил немедля поспешить к вам, – Таньги принял весьма необычную для себя смиренную позу.

– Ткач Гоше, – глаза инквизитора сощурились, – уж не думаешь ли и ты так же, как он?

– Напротив, я считаю, что вы святой человек, – Таньги набожно перекрестился.

– В самом деле? – приятно удивился инквизитор, не скрывая, что ему польстили слова Таньги, – и что тебя привело к этой благочестивой мысли, сын мой?

– Я видел его, видел собственными глазами!

– Кого? – инквизитор аж привстал со своего места.

– Нечисть! Я видел нечисть собственными глазами!

– Я так и знал, что услышу это, – вскричал в лихорадочном возбуждении инквизитор, – рассказывай, сын мой, рассказывай всё как есть, перед богом и его слугами.