Д'Арманьяки

Тем временем на улицах Парижа творилось нечто невообразимое. Десятки тысяч парижан, вышедшие в то утро из своих домов, исступлённо выкрикивали:

– Смерть арманьякам! Слава герцогу Бургундскому!

Казнь должна была состояться на площади Пилори, где проводились казни чаще всего. Площадь находилась в непосредственной близости от Шатле. За день до казни на площади соорудили помост, в середине которого была поставлена плаха. Вокруг помоста, полукругом, соорудили длинные деревянные скамьи, которые имели в высоту несколько рядов. Таким образом, каждый ряд возвышался над предыдущим. Сделано это было для того, чтобы высшая знать, для которой и соорудили эти скамьи, могла свободно наблюдать за казнью. В середине этого сооружения поместили два кресла – для короля и королевы. Хотя следует заметить, что мало кто верил в то, что король Франции, заточивший себя во дворце Сен-Поль и не покидавший его стен более пяти лет, приедет на казнь. Тем не менее кресло для него было приготовлено. Уже к семи часам утра близлежащие улицы к площади были забиты народом, который в эти дни буквально сходил с ума, выражая свою преданность герцогу Бургундскому. Все лавки Парижа, в которых продавалась красная или лиловая ткань, опустели. Парижане скупили всё то, что походило на пурпурный цвет – цвет Бургундии. Множество людей, стоявших на улице, были облачены в одежды ярко-красного цвета. У многих в одежду были вколоты живые цветы. Все они с нетерпением дожидались полудня – назначенного времени для казни. Ближе к одиннадцати, когда в тюрьме Шатле осуждённые начали исповедоваться, к площади начали съезжаться кареты со знатью, которая немедленно занимала места напротив помоста. Народ слабо приветствовал знать. Она их не интересовала. Появление королевы и, что совершенно удивительно, короля Франции было встречено приветственными криками. У короля, по всей видимости, настало временное просветление, которое чередовалось с приступами безумия. Мало кто ожидал его появления, и меньше всех королева. Но она без усилий сделала вид, будто безмерно счастлива его присутствием. Король первым вышел из кареты и, не оглядываясь на королеву, что было не совсем тактично, в сопровождении небольшой свиты прошёл к своему месту. Один из придворных – Буа-Бурден – предложил королеве руку, на которую она и опёрлась, выходя из кареты. Он же проводил королеву до её места рядом с королём. И только после того, как она села – удалился. Едва королевская чета заняла свои места, как раздался мощный взрыв приветственных криков.

– Да здравствует герцог Бургундский!

– Слава Бургундии!

– Слава великому герцогу!

Герцог Бургундский ехал на белом коне, облачённый в блестящие на солнце доспехи, на которых был выбит крест святого Андрея. Андреевский крест также был вышит на плаще лилового цвета, прикреплённом к плечам сзади. Герцога сопровождали двадцать рыцарей, роскошное облачение которых намного превосходило облачение королевской свиты. Приветствуя парижан благосклонной улыбкой, которая не сходила с лица герцога Бургундского, под несмолкающие крики он спешился, направляясь на отведённое ему место рядом с королевой Франции.

– Ваше величество, – герцог поклонился королю, тот в ответ кивнул.

– Мадам, – герцог Бургундский поцеловал протянутую руку королевы, задержав её чуть дольше положенного. В этом был весь герцог. Королева сделала попытку покраснеть, но у неё не получилось. Герцог Бургундский сел справа от королевы, чуть ниже неё.

– Я у вас в долгу, – шепнула ему королева, – вы избавили меня от этого несносного Арманьяка.

– Надеюсь, мадам, – герцог Бургундский устремил на королеву страстный взгляд, – вы найдёте способ отблагодарить меня?

– Я думаю над этим, – королева кокетливо улыбнулась герцогу Бургундскому.

– Я слышал, вы были в плену, кузен, – не вовремя раздался голос короля, – крестовый поход закончился плачевно. Турки разбили вас под Никополем. Надеюсь, вы не слишком страдали в плену, у турок?

Герцог Бургундский был явно озадачен словами короля.

– Я пробыл в плену менее года, сир. К тому же эти события имели место одиннадцать лет назад.

– Время скоротечно, кузен! – король вздохнул, погружаясь в обычное состояние полного безразличия.

Никто из тех, кто слышал слова короля, так и не понял, что он имел в виду.