Д'Артаньян в Бастилии

Король побледнел. Он снова почувствовал себя больным, переживающим кризис, за которым или полное выздоровление, или смерть. Однако в этот раз исход кризиса зависел от его собственной воли… Людовик XIII взял перо в руку. Королева-мать затаила дыхание, повторяя про себя слова католической молитвы. Казалось, что в наступившей тишине слышно, как пылинки кружатся и оседают в луче утреннего тусклого ноябрьского солнца, пробившегося меж тяжелых портьер. Еще мгновение…

И в эту самую минуту на пороге кабинета появилась фигура в красном одеянии. Кардинал возник словно из воздуха, из ничего. Мать и сын вздрогнули. Им показалось, что они обоняют запах серы.

Кардинал приблизился к королю неслышными шагами и склонился в глубоком поклоне. На лбу короля выступили капельки пота, хотя в Лузре было не слишком жарко.

— Ваше величество, — произнес Ришелье, — я пришел просить вас освободить меня от занимаемой должности…

Людовик и Мария Медичи в один голос воскликнули, но если первый — от испуга, то вторая — от радости:

— Освободить, герцог?!

— Совершенно верно, ваше величество, ибо семейное ваше спокойствие должно быть вам дороже блага Франции.

Под руководством вашей родительницы, — тут его высокопреосвященство отвесил поклон в сторону Марии Медичи, — маршала Марийака, вашего брата герцога Орлеанского, вашей супруги и при содействии вельмож, имеющих постоянные отношения с испанским двором, — вы, без сомнения, победоносно докончите начатое дело умиротворения еретиков-кальвинистов, усмирения олигархии и возвышения французского государства… Ваше величество, под опекой иноземцев и вельмож, расхитивших казну, несомненно достигнет в самое короткое время высокой степени могущества. Что же касается моей скромной особы, то я сегодня же отбываю в Гавр!

Отвесна поклон королю и королеве-матери, кардинал медленно удалился. Шлейф его красной мантии сверкнул в дверях языком подземного пламени и… все погрузилось в сумрак. Короля била дрожь.

* * *

Если его высокопреосвященство и разыгрывал спектакль, то делал он это очень тонко. Королева-мать навела справки и узнала, что мебель из дворца Ришелье была отправлена в Гавр еще 8 ноября, то есть два дня тому назад. А в самый достопамятный день, 10 ноября, туда же отправился обоз с золотой монетой на двадцати пяти мулах. Узнав это, король чуть снова не слег. Зато Мария Медичи давно уже не чувствовала себя так хорошо.

Вечером во дворце было многолюдно. Слух об отставке кардинала разнесся с быстротой молнии. Оживление и радость царили повсюду, но только не на половине короля. Людовик сидел в потемках и почти в полном одиночестве. Неожиданно ему доложили о прибытии кардинала.

— Просите его высокопреосвященство, — встрепенулся король.

Ришелье сразу же не оставил королю никаких надежд:

— Я прибыл, чтобы на прощание засвидетельствовать свое глубочайшее почтение вашему величеству. Утром меня уже не будет в Париже.

— Герцог, вы приняли свое решение под влиянием эмоций, но не разума, который обычно руководит всеми вашими мудрыми действиями!

Ришелье с трудом подавил улыбку.

— Сеть интриг, которая опутывает теперь ваше величество, это гордиев узел, — отвечал кардинал, выдержав паузу. — А я не могу рассечь его одним взмахом меча.

Король, сидевший в кресле, вскочил и принялся расхаживать по кабинету.

— Но благо Франции, герцог! — воскликнул он, комкая кружевную манжету.

— Гибель и спасение ее в руках монарха, в ваших руках, государь. Выбор в вашей воле. За четыре года вы могли убедиться, каковы были мои советы.

Король закрыл глаза. Ему привиделись лицо королевы-матери, те горы документов, которые лежат на письменном столе Ришелье, запутанное состояние финансов, угроза войны с половиной Европы. Король открыл глаза. Перед ним спокойно стоял тот, кто умел привести финансы в порядок, подготовить армию к войне и разобраться в каждой, даже самой невразумительной, бумаге. Король решился.

— Если бы я попросил вас остаться? — заискивающим голосом спросил он.

— Я бы не согласился, ваше величество, — без промедления отвечал кардинал. Сказано это было тоном, не вызывающим сомнений.

— Ни на каких условиях?

— Вы бы их не приняли.

В это самое время у королевы-матери лакеи в парадных ливреях обносили собравшихся гостей шампанским. Веселье было в самом разгаре.

— Узы родства для вас дороже короны и счастья подданных, — спокойно продолжал кардинал. — За все ужасы вас вознаградит любовь матери, супруги и дружба вашего брата.

В последней, вы, кажется, не можете сомневаться!

Судорожное движение короля показало кардиналу, что удар попал в цель. Людовик ХIII, меняясь в лице, грыз ногти. Он боялся, что Ришелье сейчас уйдет и оставит его один на один с кипой бумаг на письменном столе министра.

— Кардинал, вы погубите Францию! — прошептал он.

— Боже сохрани, государь, не я! Не хочу отнимать этой заслуги у других.

— Так спасите же ее!

Ироническая усмешка исчезла с бледного лица Ришелье.