Д Д Шостакович

      Русская культура, очевидно, не может быть понята как одна из национальных ветвей западноевропейской культуры - она слишком явно в эти рамки не укладывается. Но если искать эталон для сравнения духовного развития России в "Послепетровский" или, точнее сказать, "Послепушкинский" период, то таким эталоном естественно окажется культура Западной Европы. И при этом сопоставлении особенно ярко выделяется одна черта, специфическая только для русской культуры и резко отделяющая ее от духовных влияний, господствовавших в это же время на Западе. Я имею в виду то, что все самые высокие достижения русской культуры этой эпохи были неразрывно связаны с христианством.       Яснее всего это видно в русской литературе. Общеизвестны примеры Гоголь, Достоевский, Толстой. Но мне кажется, что и духовный путь Пушкина подтверждает это наблюдение. Он шел от "ренессансного" равнодушно-иронического отношения к религии через тонко-кощунственную "Гавриилиаду" к исполненным христианским смирением "Повестям Белкина" и "Капитанской дочке" и к его последнему стихотворению "Отцы пустынники и жены непорочны". Другая область - русская философия: Хомяков, Достоевский, Соловьев, Бердяев, Булгаков, Флоренский (конечно, прав Бердяев, считая Достоевского также и крупнейшим русским философом). В музыке - творчество величайшего композитора этого периода Мусоргского все пропитано православием: церковными песнопениями, колокольными звонами. В живописи крупнейшие художники - Васнецов, Врубель, Рерих расписали такое неисчислимое количество церквей и монастырей, что иногда кажется - не были ли они в первую очередь иконописцами, для которых "светская" жизнь была второстепенным делом? И наконец, пожалуй, самое поразительное явление традиция православных святых и учителей: Серафима Саровского, Оптинских старцев, Иоанна Кронштадтского. Бердяев отметил любопытный факт: св. Серафим Саровский и Пушкин - величайший русский святой и величайший русский гений - жили в одно время, а ни один из них, вероятно, не знал о существовании другого. Мне кажется это не столь удивительным: если бы в Германии на рубеже XVIII и XIX веков жил монах и учитель типа Серафима Саровского, то очень вероятно, что Гете о нем тоже не знал бы. Но гораздо удивительнее и именно характерно для России, - что эти две линии духовного развития оказались связанными: что в Оптину пустынь ездили Гоголь, Достоевский, Леонтьев и Соловьев, и даже Толстой, предчувствуя приближение смерти, бежал туда, несмотря на всю его антипатию к Церкви.       Правда, так часто мы слышали о "передовой русской литературе Белинского-Герцена-Чернышевского-Добролюбова-Писарева". Но, прежде всего, это вообще не литература, а критика. А если попытаться оценить дерево по его плодам, то к этому направлению из литературы мы, как самые высшие достижения, сможем отнести лишь Некрасова и Щедрина. Зато в лице своих наиболее ярких представителей это течение поняло Пушкина - как певца дамских ножек, Достоевского - как "Федюшу из Тетюши", припадочного дурачка, а Толстого - как интеллигентского хлюпика, юродствующего во Христе. Все вершины русской литературы (как и всей духовной жизни) - относятся к христианской линии ее развития.       Здесь можно говорить не об ОТЛИЧИИ, а ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ в этом отношении русской и западноевропейской культуры. Образ "православного инока" - старца Зосимы - был бы невозможен не только у Анатоля Франса, но и у Мопассана и даже у Диккенса, так же, как невозможно представить себе Матисса или Сезанна, расписывающими церкви. В этом смысле, когда Маркс и Энгельс писали, что "ненависть к России есть первая революционная страсть немцев", они выражали в крайней форме отношение гораздо более широких кругов Запада, чувствовавших в России, во всем направлении развития ее культуры, чуждую, непонятную и пугающую силу. Этим можно объяснить и то, что западное общественное мнение до революции так враждебно относилось к России, и то, что революция была принята Западом так благосклонно" несмотря на то что грозила разрушить его спокойствие и материальное благополучие.