Он остановился. Попытался повернуть голову на голос, но (нет, не хочу, Я НЕ ХОЧУ!) тотчас же дернулся в сторону, уставился себе под ноги, туда где лежал их вожделенный приз.
— Ты славно поработал, мальчик, — в голосе плохо скрываемая алчность и вечный голод, — Теперь иди. Мы больше не будем тебя звать по ночам.
— В-вы…вы обещали! — Мишка зажмурился крепко, отвернулся в сторону от конвульсивно дрожащего тела у своих ног. Слезы произвольно текли из глаз.
В подворотне смердело. Казалось, запах исходит от стен, от разом позеленевших капель воды, что слизисто прокладывали себе путь в трещинах, от разбитого асфальта, от чугунных ворот.
— Мы прощаем тебя, мальчик. Ты можешь идти.
Разом постарев на тысячу лет, Мишка, даже не потрудившись поднять ранец, слепо побрел к выходу. Надо же, ботинки, он испачкал ботинки…и брюки. Мама будет кричать…
Сзади звук чего-то скользящего. Потом, кто-то всхлипнул. Тихо, по детски, почти умиротворенно. И снова, густой, вязкий звук скользящей массы. Хрип….и тотчас же жадное чавканье.
Мишка загребая ногами, брел к выходу. Теперь он казался ему почти…недосягаемым.
Уже подле ворот, хлыстом стегануло по ушам.
— Мальчик! — влажный шепот.
Каплей крови упала гнилая вода на макушку.
— Мальчик. Оглянись. Посмотри на нас, мальчик. Посмотри.
— Вы же обещали! — еще полшага вперед. Вот уже и солнце, сквозь фильтр тлена. Люди на улице, машины, трамвай, все спешат по своим делам, никто не замечает тоненькую фигурку, забрызганную алым.
— Погляди на нас.
Жадность и голод. И …почти материнская нежность.
— Всего лишь взгляни. Ты ведь уже…видел нас однажды…
Да, но только мельком. Тогда… той ночью, это было случайно. Он не хотел.
Что-то медленно приближалось сзади. Вонь усилилась, обросла невероятной плотью, хрипло дышала в затылок.
Он завизжал. Тонко, надсадно.
И оглянулся.
Лингвистическая эпилляция
Летом на берегу Инжихи красиво настолько, что нестерпимая боль охватывает грудь. Кажется, воздух здесь особенный, насыщенный медом и воспоминаниями неисчислимых поколений пчел, что носятся туда сюда, меж луговых цветов. Поутру, когда солнышко лишь раскрывает свои жаркие обьятья, над Инжихой стелится белесый туман, наполненный радостным звоном. Река шепчет…
— Славно здесь у Вас, Андрей Михайлович, — молвил Кушаков, прихлебывая чай, — Бог праведный видит, славно! Так бы и жил тут, у речушки, и горя не знал! Эх, служба…
— И то верно, Сережа! — Старик Воронцов хитрым прищуром окинул берег, заросший цветами, — Ведь не хлебом единым, mon ami, а и душевными переживаниями, трансцедентальностию жив человек… Основой порядка в доме не деньги являются, не финансы, а благодать. Духовная благодать.
— Так то оно так, Андрей Михайлович, вот только одно без другого не получается. В век механизации, пара и электричества, деньги, и именно деньги выступают залогом душевного спокойствия, хотя душевное спокойствие, основанное на деньгах, есть спокойствие напускное, животное, но не человеческое.
— Эк, вы батенька заговорили, — Воронцов хмыкнул и недоуменно посмотрел на травинку, зажатую в руке, — У вас выходит неоспоримая диллема, впрочем, конфликтная в самой сути своей.
Они помолчали. Раннее солнце лишь слегка посеребрило воды Инжихи, насытило их светящейся жизнью. Ленивый шершень, по делам пролетавший мимо, с любопытством прошелестел над блюдцем с турецкими сладостями, и сделав выбор в пользу цветов, полетел дальше. Где-то вдалеке, за тридевять земель, пел соловей, и тонкое, изящное пение его вплеталось в саму ткань пробуждающегося мира.
— Вот она, мгновенная, сиюминутная благодать, — прошептал Кушаков, глядя на золотящуюся реку, — хочется сказать…
— Ежели хочется, не стесняйтесь, mon bonbon, — елейно засипел Воронцов, — молвите.
— Пизда….-Кушаков аж зажмурился от всепоглощающей сладости, — Пиз-да!
— Прелестно, а как сочно! Слово то — отменное, семантическая основа богата, фонетическое звучание идеально. А сколько деривативов!
— Верно! Пизда есть форма исконно русская, несмотря на то, что корни ее восходят к нашим родичам, скифам. Пизда есть производное от слова «пес». Подобного рода сравнение отнюдь не уникально, в частности, английское обозначение схожего феномена выражается словом «cunt», являющимся своеобразным деривативом от слова «coon», то бишь — енот. Ассоциации животных с сексуальным значением прослеживаются и в других языках, а именно — греческом и латыни.
Впрочем, некоторые исследователи придерживаются на этот счет иного мнения. Так-то, считается, что слово «пизда», быть может является производным от слова «Пустота», этимологически с ним связанным, что в свою очередь позволяет предположить некоторую взаимосвязь между самой концепцией Дао и обсуждаемым понятием.