Д'эволюция

Некстати вспомнил Афанасий о своем свидании с Богом. Да и Бог ли это был? И если был это не Бог, но самозванец, то где же Бог? Мысль, пронзившая разум Афанасия, была слишком чудовищной, чтобы оставить ее дозревать и в конечном итоге гнить где-то в закоулках сознания. Бога украли! Злые, бездушные гоблины стырили старика и измываются теперь над ним — заставляют прыгать через кольцо и давать лапу. Нет, он этого так не оставит! Он найдет Бога и спасет его от негодяев! Афанасий принялся лихорадочно искать Бога повсюду. Поискал под снегом — нету, поискал в кармане — нету, поискал в себе….тоже пусто. И холодно. Снег каким-то образом, умудрился просочиться в душу и теперь укрывал ее ровным слоем ледяной тишины. Идеальная кристаллическая структура безразличия подкатывалась к сердцу, заставляя его биться медленнее, медленнее…

Глаза закрывались и руки опускались.

А снег все падал…

* * *

Веселой гурьбой высыпают с утра пораньше на улицы дворники. Что ни дворник — то профессор математики или доктор искусств. Обмениваясь на ходу длинными научными фразами, они разгребают сугробы, швыряют друг в друга полные лопаты окаменевшего снега, собирают примерзших кошек и бомжей на тележки и везут их в упитанные и тепло-вонючие дворницкие — на растопку.

Они уже не ждут солнца.

Отравление

Проснулся утром. В семь сорок пять. Спина ноет, шея хрустит, пальцы отекли, глаза запали-спорт, не иначе.

Покушал-каша, опять и снова-полезно, замечательно, чудесно. Питательно.

Оделся-свитер, удобно, приятно, незатейливо, немодно.

Вытащил серьги из ушей-стандартно, природно, аутентично. Полагается в соответствии с насущными потребностями.

На работу на такси-по черной земле, комья взрываются, грязью залеплено лобовое стекло.

Приехал-не опоздал. Люди-опухшие, грубые, старые, провисшие, с жировыми складками на потливых лбах, с угрями в глубине щетинистых ноздрей, сморкаются, толкаются, здороваются.

Сел в кресло-чай не пью. Стошнит, обязательно стошнит. Вырвет на потеющую массу, зеленой жижей выстрелит в окружающее безобразие.

Включил компьютер-цветные пятна экрана, голос механического мозга-безликий, сонный, умный, бессознательный.

Одел компьютер в разные цвета-защелкал клавишами, серыми, неугомонными, наслаждающимися болью.

Щелкаю-работа кипит. Работы нет. Вокруг-пауки, червы, косынки. Сотрудники озабочены-кто-то выигрывает, кто-то почти разгадал, кто-то наложил, а кто-то удивил новыми, все фразы недосказаны, все слова незакончены, все взгляды фальшивы, улыбки жеманны, зубы гнилы.

Пью чай-горячий, протухший, заплесневелый. Купленный вскладчину. У кого-то обязательно не хватает, кто-то обязательно недоволен. Ворчат, но пьют. Безропотно. Сербают вприкуску, хрипят от жара.

Пью чай. Пусть стошнит. И вырву. Обязательно вырву. Намочу квадратный мир проявлением спонтанного суперэго. Вырву.

Не рву. Сублимирую. Переставляю акценты. Перефразирую предложения. Работа кипит-нужная, полезная, важная.

Сотрудники веселы-они доиграли, разгадали и покрасили. Теперь они жрут-суп стекает по жидким губам, оставляет маслянистые пятна на ненастоящих рубашках, мутные глаза светлеют в припадке живоглотства. Сотрудники обедают, они чавкают, давятся, используют руки — черпаки, смотрят вокруг жадно и злобно, придвигают тарелки, слизывают крошки со стола сырыми языками. Зубы вываливаются на ходу-за ними черные дупла, дыры бесконечной слизи.

Ем тоже. Не рвет-суп, занятно, фальшиво, невкусно. Нужно.

Сижу снова. Компьютер гудит, кругом смеются сотрудники. Час довольства-животы округлились, щеки налились синевой, глаза свиными потеками расплылись по рылам. Брызгами слюны обмениваются прямо на ходу, совокупляются виртуально и высказывают мнения, достойные рыб. Слюна свисает с потолка, вязкие кольца ее опускаются ниже. Смахиваю с компьютера-вредно, опасно. Не нужно.

Все встают. Рабочий день окончен. Поправляются, заправляются. В углу мертвая девушка-завтра она исчезнет, ее уберут. Никто не обратит внимания. Никому нет дела. Изо рта у нее торчит ложка-подавилась супом, не расчитала. Переборщила.

Целую ее ноги. Пахнет…ничем, одним словом не пахнет.

Извлечение зла

Вечерело. Профессор Павлов, высокий мужчина шестидесяти девяти лет, кутая неровно подстриженную седую голову в высокий ворот пальто, угрюмо брел вдоль длинного строения, облупившаяся краска рекламных вывесок которого напоминала кожу обгоревшего трупа. Окна здания, скучая подмигивали его покатым плечам, заигрывали с истертыми носами ботинок. От них веяло чем-то близким и понятным. Поэтому он всегда ходил, почти вплотную прижимаясь к стене, не уступая встречным людям-призракам дороги, в этом странном туманном мире.