Она понимала, что он уже всё решил, раз «их» вещи были уже «дома». И понимала, что выбора у неё нет. Не потому, что он его ей не оставил, скорее — она сама не желала этого выбора.
Подёрнув плечами, как будто холод забрался под одежду, на самом же деле испытывая что-то, чему не могла дать объяснения, Ева кивнула:
— Раз всё известно заранее, давайте я отвечу, что согласна? Но тоже вынуждена вас предупредить: я почти не умею готовить. Максимум кофе, и тот ужасный. Так что если вас не страшит голодная смерть или необходимость водить свою ж… секретаршу по кафе, тогда я только за то, чтобы у нас с вами была эта замена свадебному путешествию.
Заметив, как Ева зябко поежилась, Левандовский молча открыл перед ней дверцу автомобиля и сел в машину сам. Также молча завел мотор и, пропетляв немного узкими дорогами, выехал на скоростную автостраду А4.
Видит Бог — в которого, впрочем, никогда не верил — он действительно хотел найти с ней общий язык. Потому что она была его женой, пусть и фиктивной. Потому что была женщиной, которую он хотел. И потому что была единственной, которую никак не мог понять.
Адам чувствовал, что начинает заводиться. Какого черта она снова представляла все так, будто он вынуждал ее согласиться? И что его раздражает сейчас больше — то, что она, скорее всего, права в этом утверждении или то, что из ее слов следовало, что его общество ей не слишком приятно?
Но ведь он сейчас вовсе не приказывал. И не понимал, как ему нужно вообще с ней говорить, чтобы она перестала думать, что «все известно заранее». И какого хрена его волнует что она там вообще думает — не понимал тоже.
— Вообще-то я заметил совершенно противоположное тому, о чем вы говорите, — наконец сухо произнес Левандовский. — Могу вас уверить, что когда вы устроили в магазине бесплатный стриптиз, все присутствовавшие там мужчины хотели если и не жениться на вас тотчас же, то трахнуть — так точно, — последние слова прозвучали грубо. Но ему было плевать. От воспоминания о том, как она разгуливала перед кучей народа в одном белье, он испытывал раздражение до сих пор.
— Должен признаться, вы — первая женщина, суть которой остаётся для меня загадкой. — Адам смотрел на дорогу перед собой, сжимая руль так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Не можете же вы в самом деле не замечать сексуальность собственного тела? И слова о том, что не пользуетесь у мужчин популярностью — либо кокетство, либо клиническая неуверенность в себе. Хотя, помнится, вы сами же и отрицали эпитеты «зажатая и скромная», — он кинул на нее взгляд искоса. — Так какова же на самом деле женщина, на которой я женился?
Левандовский притормозил на светофоре у въезда город и все то время, что они ждали зелёного света, молчал. Потом всё-таки добавил:
— И вот ещё что. Я говорю вам это уже во второй раз, чего обычно не делаю никогда — то есть, не повторяю — но для вас сделаю очередное исключение. Я не беру пленных, Ева. Если вам не нравится мое общество — навязывать его, оскорбляя этим и себя, и вас — я не буду. Если же нравится — то признайте уже это, в конце концов, и нам обоим станет гораздо легче. — Он кинул на нее ещё один короткий взгляд, пытаясь понять по лицу, что она испытывает и, отбросив все условности, прямо сказал:
— Потому что я хочу, чтобы здесь и сейчас ты была просто Евой, а я — Адамом, которые желают провести время вместе, как самые обычные люди. Все просто.
Левандовский свернул с автострады и вскоре выехал на правый берег Вислы, по другую сторону от которого виднелся Вавельский замок — архитектурный комплекс на холме, древняя резиденция польских королей.
— Если захочешь, завтра сходим в замок, — махнул Адам рукой на Вавель, — сегодня же предлагаю просто немного прогуляться. При условии, что ты всё-таки не решила унести ноги, пока не поздно. — Он припарковался на обочине одной из улиц, ведущих в старый город, и с усмешкой, мелькнувшей в уголке губ и отразившейся в глазах, подался к Еве:
— Хотя не понимаю, с чего бы тебе могла быть неприятна моя персона, — Левандовский поднял руку и провел большим пальцем по нижней губе своей секретарши и жены в одном лице. — Насколько помню, тебе очень даже нравилось, как я трахал тебя во время приема. — Рука Адама опустилась вниз и коснулась ее колена. Пробравшись под юбку, ласкающим движением прошлась до бедра. Он склонился над Евой и потерся щетиной о ее шею, опаляя дыханием ухо. — Выходи, — выдохнул Левандовский, прикусывая мочку, — пока я не надумал повторить сейчас же все — и даже больше.
Покинув машину, он включил сигнализацию и протянул Еве руку — так, словно они были чем-то большим, чем босс и секретарша и более настоящим, чем фиктивные супруги. Хотя бы здесь и сейчас.
К моменту, когда они, неторопливо прогуливаясь по улочкам старого города, вывернули на главную рыночную площадь, уже стемнело. И с наступлением темноты это место превратилось в некий волшебный городок, обособленный от остального мира.