Да будем мы прощены

Объяснив все это детям, я пытаюсь объяснить то же самое Саю и Мадлен, но они не совсем улавливают. В конце концов у них в голове откладывается, что этой самой Эйвери было завещано что-то очень драгоценное, принадлежавшее Джейн.

Сай начинает нервничать:

– Я просто продавал страховки, – повторяет он. – Я в технические подробности не вникал. Умершие обычно не возвращаются. Это имущество надо было в доверительное управление сдавать.

– Она приезжает просто сказать спасибо, – говорю я.

– А почему моя мама не отдала свои органы? – спрашивает меня Рикардо в тот же вечер потихоньку. – Это только богатым можно?

– Нет, – отвечаю я. – Это может каждый, но нужно заранее спланировать и умереть таким образом, чтобы органы оставались жизнеспособными.

– Жизнеспособными – это как?

– Твоя мама умерла на месте в автоаварии. Джейн умерла в больнице, где ее тело продолжали снабжать кислородом, чтобы органы оставались здоровыми, и изъяли их со всей возможной быстротой.

– А чтобы отдать органы, нужно быть мертвым?

– Обычно да. Но есть определенные органы, которых у человек пара, например, почки. Их можно отдать при жизни.

– Я хочу отдать орган, – говорит он.

Я киваю:

– Дело хорошее. Но любые органы можно отдавать лишь тогда, когда станешь взрослым.

– Отлично, – говорит он. – Но как только вырасту, все их тут же поотдаю.

В субботу, в полдень, в пабе с гамбургерами мы встречаемся с Эйвери и ее женихом. Сюда любил захаживать Джордж, потому что здесь его знали и сажали так, чтобы ему были видны сразу два телевизора. Я этот паб терпеть не могу; мне кажется, что сюда сбегают из дому несчастные мужья, пусть хоть на час – погрузиться с кружкой пива в атмосферу комфорта в обществе других таких же бедолаг.

Эйвери и ее жених Марк уже здесь. Когда мы входим, я вижу, как они нервно перебирают тянучки на кассе.

Эйвери маленького роста, с короткой стрижкой.

– Вы, наверное, Эйвери, – говорю я, подходя.

– Ух ты! – отвечает она. – Надо же, как вас много!

– Я Эшли, – говорит Эшли, протягивая руку.

– Нейт, – говорит Нейт, держась позади, только кивая.

– Рикардо.

Он пожимает руки Эйвери и Марку.

Я представляю Сая и Мадлен и предлагаю занять столик.

– Здесь хорошо, – говорит Эйвери. – Какое-то знакомое ощущение. Будто я уже здесь бывала.

– Обычная гамбургерная, – говорит Марк. – Они все на одно лицо.

– Эта мне нравится, – отвечает Эйвери.

Когда официантка принимает заказ, Эйвери просит сильно прожаренный, и Эшли замечает, что мама тоже их любила. Эйвери улыбается.

– Так как получилось, что вам понадобилась пересадка? Ничего, что спрашиваю? – интересуется Нейт. – В смысле, не надо отвечать. Если это слишком личное.

– Да ничего, – говорит Эйвери. – Это был врожденный синдром. Потом, когда я стала подростком, он усилился. Я не могла выходить летом, потому что нельзя было потеть, не могла заниматься спортом, все без соли, много диуретиков, лазикс, дигоксин, железо, витамины. Все время надо мной висела угроза внезапной смерти. Я уходила утром и не знала, вернусь ли домой. Тогда я и начала писать стихи, – рассказывает она. – Писала, чтобы справиться со стрессом. Даже написала про то, как сегодня сюда поеду.

Приносят заказанные напитки. Рикардо ломает лед, сдувая упаковку с соломинки в Марка.

– А когда делают пересадку, – спрашивает Нейт, – есть выбор, у кого можно взять? В смысле, то ли от этой женщины, то ли вон от того мужчины, то ли еще от кого?

Эйвери мотает головой.

– На органы есть очень длинный список ожидания. Ждешь, ждешь, ждешь, а потом доктора должны решить, подходит или не подходит. И забавно, что у женщин не очень хорошие результаты с мужскими сердцами.

– Где вы познакомились? – спрашивает Эшли, глядя на Марка.

– В приемной у кардиолога, – отвечает Марк. – Я туда бабушку привозил.

– Напомните мне, кем вы нам приходитесь? – интересуется Мадлен.

– Они нам не родня, – твердо отвечает Нейт.

– Так как оно там, в Огайо? – тороплюсь я исправить неловкость и думая, один ли я ее заметил.

– Хорошо, – говорит Эйвери. – Очень хорошо. Только сейчас поняла: я же впервые выехала за пределы штата с новым сердцем.

– Вам что-нибудь о ней рассказали? – спрашивает Нейт.

– Нет, – говорит она. – Все очень конфиденциально и всерьез. Есть люди, которые просто не хотят знать. Вы не хотели бы мне что-нибудь сказать?

Приносят гамбургеры.

– Моя мать была бы за вас рада. Она любила помогать людям. Была очень благородным человеком.

У Нейта голос чуть проседает от эмоций.

Когда Эйвери нужно выйти в туалет, Эшли уходит с ней. Потом она мне рассказывает, что Эйвери показала ей шрам – точно посередине тела, как застежка-молния.

Оставшись один, Марк нам рассказывает, как Эйвери должна быть благодарна нам за эту встречу.

– Ей трудно было после пересадки. Она в чем-то изменилась, стала другой, хотя не могу сказать, в чем именно. Были тяжелые сны, черные мысли.

– Большая хирургия, – замечаю я.

– Смерть хуже, – говорит он, и больше тут сказать нечего.

– Я правда хочу вас поблагодарить, – говорит Эйвери, вернувшись из туалета.