Да будем мы прощены

Меня зовут Эйвери, и я Вам пишу, чтобы сказать спасибо за подаренную жизнь. Я живу в Огайо, долго числилась в списке ожидания на пересадку сердца и легких, пока не получила Ваш дар. Тогда я не знала, проживу ли достаточно долго, чтобы представилась вот эта возможность Вам написать. Ваша трагическая утрата дала мне неоценимое – второй шанс в жизни, и я очень хочу поблагодарить Вас и Вашу семью. Хочется думать, что Вам в утешение будет знать, как помогли сердце и легкие, отданные мне Вашей любимой. Я теперь могу свободно дышать, ходить и даже подняться на целый лестничный марш. Я смогла вернуться к учебе и получить диплом бакалавра – очень надеюсь завершить образование и стать социальным работником, а может быть, поэтом. А самое главное – я помолвлена. Много лет я любила чудесного человека, но не считала себя вправе принять его предложение, пока думала, что у нас нет шанса построить долгую совместную жизнь. Совсем недавно я уже смогла ездить, и мы с ним поехали в Калифорнию. Это было чудесно. И отчасти я пишу это письмо, чтобы сказать: если Вам эта мысль кажется приемлемой, я была бы очень рада увидеться с Вами и поблагодарить лично. Я знаю, что это трудно, – но надеюсь, что увидеть, какие возможности и какие радости подарили мне Вы, будет для Вас утешением в Вашей невосполнимой потере. Очень надеюсь на Ваш ответ.

Эйвери

Читаю письмо и не могу удержаться от слез. Плачу от сочувствия к Эйвери, к Джейн, к Эшли, Нейту и Рикардо.

А потом слезы иссякают. Потому что Сай и Мадлен ждут, чтобы я их куда-нибудь повез, Тесси хочет завтракать, а дети через несколько дней вернутся из лагеря домой, и надо что-то сделать.

Убираю письмо.

Дети возвращаются, сильнее и увереннее, чем были до поездки в лагерь. У Рикардо на груди медали за плавание, стрельбу из лука, греблю. Он золотисто-смуглый, похудел, подрос, отработал удар в гольфе и подачу в теннисе, не принимает лекарств, сменив их на активный образ жизни плюс аминокислоты и какой-то рыбий жир, напоминающий, по его словам, растаявшее мороженое. Я его пробую, меня чуть не выворачивает. У Эшли появились груди, которых точно не было еще четыре недели назад. Такое смешное сочетание девочки с женщиной, и до боли застенчивая. У Нейта на верхней губе характерная темная полоска, голос стал ниже. Все они брызжут рассказами о друзьях, приключениях, тайных языках. Душевный подъем от поездки в Южную Африку еще усилился и расширился в лагере, и я вижу, что они не только выросли, но и мыслить стали по-иному. Верят в свои силы.

Рикардо подносит мне бумажник, который для меня сделал, – куски кожи, сшитые внахлест, и мои инициалы, выдавленные спереди. Эшли смастерила застекленную коробочку, похожую на телевизор, с маленьким портретом матери на экране. Нейт привез останки животных, найденные им в лесу возле лагеря, – череп белки, кожу змеи и кучу совиных погадок, которые он раскалывает, показывая нам, как определить съеденных совой животных.

До школы остается всего два уик-энда. Я собираю детей и рассказываю им про Эйвери.

– Хотели бы вы ее увидеть?

– Да, – отвечают они без колебаний.

– Так что, – говорит Эшли, желающая дальнейших разъяснений, – она вроде новой мамы?

– Нет, – отвечаю я.

– Мачехи? – допытывается она.

– Не похоже.

– Пересаженная мать?

– Просто леди из Огайо, – отвечает Нейт. – Нам не родственница.

– Но у нее мамины сердце и легкие – тебе не кажется, что это меняет дело? В смысле, она похожа на маму больше всех – кроме нас.

Нейт пожимает плечами:

– Знаешь что, Эшли? Пусть она тебе будет кем ты хочешь.

– Спасибо, – говорит Эшли.