Да будет воля Твоя

Йон резко притормозил, и только тогда, наконец, осознал, что жена его разговаривает не с мужчиной, а с женщиной, а когда узнал эту женщину, то что есть силы надавил на педаль тормоза. За несколько месяцев тетка Ракель состарилась лет на десять, что, в сущности, для нее ничего не меняло, потому что, уходя из дома Петерсенов, она уже выглядела лет на двадцать старше своего возраста. До Йона дошли слухи, что она проживала в невзрачной комнатенке, предоставленной в ее распоряжение кем-то из родственников пастора лютеранской церкви, и продолжала свои подработки, чтобы платить за еду, — пожалуй, только это еще удерживало ее чахлую плоть на костях. Честно говоря, его не заботило, чем занималась старая гарпия, чтобы выжить, не интересовало совершенно. Он никогда ее не любил, никогда. А последние годы, когда она сидела у него на шее и систематически становилась между ним и Джойс или мальчишкой, окончательно убедили его, что она приносит вред его собственному благополучию.

Когда раздался скрежет колес автомобиля, обе женщины вздрогнули, и Ракель, узнав племянника, тотчас опустила голову, а Джойс обняла ее тощую фигуру.

— Живо в машину, — сухо скомандовал он, подскакивая к жене.

— Йон, ты…

— Я сказал: полезай! — повторил он, сжав челюсти, чтобы не разораться.

Даже не взглянув на Ракель, Джойс бесшумно скользнула в пикап. Йон шагнул к отступившей в страхе тетке.

— Если еще раз, — произнес он, грозя ей своим узловатым пальцем, — я увижу, что ты разговариваешь с кем-нибудь из членов моей семьи…

Она подняла на него свои желтые покрасневшие глаза и, похоже, оправилась от страха, осталось лишь недоверие.

— Ты дрянной мальчишка, Йон. И ты это знаешь.

Он подошел еще ближе, но она не сдвинулась с места.

— Каждый день я прошу Господа, чтобы он что-нибудь сделал, — продолжала она, — занялся тобой ради спасения твоей жены и твоего сына, а также всех тех, кто встретится на твоем пути.

Ударив ее прямо в печень, отчего она согнулась пополам, Йон не дал ей упасть и крепко прижал к себе. Приблизив рот к ее уху, он зашипел:

— Похоже, сам Господь отвернулся от такой жалкой твари, как ты, и отказался тебя слушать, не так ли?

Затем он прижал ее к стене, сдавил рукой горло и, глядя прямо в глаза, начал душить. Он чувствовал горячее зловонное дыхание старухи, и это заставляло его давить еще сильнее. Она пыталась схватить его за руку, чтобы разжать душившие ее клещи, но у нее не хватало сил.

— Ты так отвратительна, что даже Господь не захочет видеть тебя рядом, — проговорил Йон, — неужели ты и в самом деле считаешь, что он станет тебя слушать?

Из горла Ракель вылетало одно лишь бульканье.

— Йон! — крикнула Джойс с сиденья пикапа. — Прекрати!

Он вздрогнул. Ему не понравился тон, с которым жена только что обратилась к нему. Совсем не понравился. Он в последний раз сдавил тонкую шею тетки, и прежде чем отпустить, ударил ее об стену.

— Не смей больше к нам приближаться, поняла? — процедил он сквозь зубы. — Никогда!

Повернувшись к автомобилю, он увидел Джойс с ее белокурыми локонами и большими зелеными глазами. Невероятно, как сильно они поблекли со дня их первой встречи в баре-прачечной. На миг ему показалось, что она похожа на одну из тех светящихся афиш с обочины дороги, где перегорела половина лампочек. Это именно оно, то самое: его жена — просто вывеска, поврежденная временем. Она больше не сияла, хуже того, ее изношенность сделала ее отталкивающей. Ее вид оскорблял его. Внезапно он ощутил, что устал, у него осталось лишь одно желание: окончательно уничтожить ее и убежать далеко, очень далеко.

* * *

Жирный голый тип теперь сидел в ванне, его огромный живот торчал из пены, а ноги свешивались с бортиков, как если бы он собрался рожать; тип курил, выпуская изо рта клубы дыма, уходившие вверх, и вполголоса что-то напевал. Этот боров оставил дверь открытой, и с кровати Эзра прекрасно его видела. Ей, конечно, хотелось, чтобы он принял душ до того, тогда ей не пришлось бы нюхать едкий запах его пота. Она смогла хотя бы дышать. Когда он взгромоздился на нее, прижав к матрасу всем своим весом, ей показалось, что настал ее последний час. Боже, как же этот боров тяжел! И, черт возьми, какие могучие у него бедра, у Эзры создалось впечатление, что она вкалывала целый день. Ей хотелось помочиться, но туалет совмещался с ванной комнатой.

— Надеюсь, красавчик, ты не собираешься там пустить корни? — произнесла она не своим голосом, а как приучилась говорить, когда вживалась в роль — чтобы чувствовать себя сильнее. — А то после того, что ты со мной сделал, мне необходимо навести красоту.

— Иди сюда, покажись, я хочу посмотреть на тебя, на твое роскошное тело. Никогда не знаешь, может, мне снова чего захочется.

«Этого только не хватало», — вздохнула Эзра. Толстяк ей основательно надоел, и ей хотелось, чтобы он ушел.

— Не могу, дорогой, мне пора на свидание, меня ждут девочки, — солгала она.

— А-а-а… — протянул толстяк, выжимая мочалку прямо на лицо. — Жаль.