Да, господин Премьер-министр. Из дневника достопочтенного Джеймса Хэкера

С чего бы это ему вздыхать? Ведь четвертовать собирались не его, а меня! Причем самым удручающим было не то, что мой предшественник писал про меня, а сам факт предательства. Ведь до того, как мы прочли первые восемь глав этой книги, я искренне считал его своим другом!

Например, в черновике, который нам доставили сегодня утром, он называл меня… двуличным!

– Это совсем не так, – заявил мой главный личный секретарь, когда я показал ему текст.

Мне, признаться, было приятно услышать его слова.

– И непростительно опрометчиво, – продолжил Бернард. Я с удивлением посмотрел на него. – Опрометчиво?

– И совсем не так, – с подчеркнутым выражением повторил он.

– Как ему не стыдно писать обо мне такую ложь? – риторически спросил я.

– Какую ложь? – спросил Бернард, но потом добавил: – Ах да, понятно…

Иногда мой главный личный секретарь на редкость несообразителен. С чего это он мог подумать, что я собираюсь сменить тему? Оказалось, подумал.

Интересный вопрос: почему бывший премьер-министр счел нужным написать всю эту грязную стряпню? Просто потому, что рассчитывает тем самым увеличить тираж своей книги? Думаю, нет. Некоторые люди лгут не столько потому, что этого требуют их интересы, сколько потому, что это заложено в их натуре.

– Мой предшественник – это подлый, вероломный, мстительный мерзавец, – заявил я Бернарду. – И если ему мало уже имеющихся почестей, королевских комиссий и прочих «теплых местечек», и он рассчитывает на какие-нибудь еще, то, боюсь, его ждет горькое разочарование! Ни миллиграмма официального признания! Во всяком случае, пока я здесь и…

Но тут мою совершенно справедливую вспышку гнева перебил звонок телефона. Бернард снял трубку.

– Да? Послушайте, это важно, потому что… Что? Не может быть! Боже мой! Умер по прибытии? Так, понятно.

Он медленно и необычно торжественно опустил телефонную трубку.

– Плохие новости, Бернард? – поинтересовался я.

– И да и нет, – осторожно ответил он и после многозначительной паузы торжественно объявил: – Только что от сердечного приступа скоропостижно скончался ваш предшественник, бывший премьер-министр Великобритании и Северной Ирландии.

– Какая трагедия! – немедленно отреагировал я. Кому как не мне знать, что и как произносить в подобных случаях.

– Да, трагедия, – в унисон поддержали меня Хамфри и Бернард.

– Великий человек, – сказал я. Для протокола.

– Великий человек, – повторили они хором.

– Нам его будет очень не хватать, – грустно покачав головой, сказал я. (В конце-концов, кому-то ведь его на самом деле будет не хватать.)

На противоположной стороне стола тоже грустно покачали головами.

– Нам его будет очень не хватать…

– Равно как и его мемуаров, – добавил я.

– Которые теперь вряд ли когда-нибудь увидят свет, – с видимым сожалением констатировал Бернард.

– Увы! – вздохнул Хамфри.

– Увы! – Я развел руками.

Видимо, поняв, что этого достаточно, мой главный личный секретарь сменил тему.

– Господин премьер-министр, в свое время… ну, еще тогда, до… кончины, он выражал надежду, что его похоронят с достойными почестями. Однако, учитывая ваше желание не оказывать ему больше никаких почестей…

Бернард снова ошибся. Похороны были той самой почестью, которую мне было вдвойне приятно оказать. Я сказал ему, что он совершенно не так меня понял.

– Не сомневаюсь, на похоронах пожелает присутствовать немало людей, Бернард. Причем каких людей!

– Чтобы отдать ему дань уважения, господин премьер-министр?

– Естественно.

Это, безусловно, была одна причина. Вторая же… чтобы собственными глазами убедиться в его кончине.

(Такого рода похороны нередко становятся самой лучшей формой встреч на высшем уровне. Специально собравшись вместе по вполне определенной причине, государственные деятели, политики и дипломаты имеют прекрасную возможность для неформального общения друг с другом во время приемов, в церквях, на кладбищах, в ходе которого они могут добиваться несравненно более значимых результатов, чем на многих официальных «семерках», «восьмерках», «десятках»… Вот почему Хэкер, не раздумывая, согласился на пышные государственные похороны своего не очень оплакиваемого предшественника. – Ред.)

4 сентября