Официальные контакты необходимы и с руководителями подразделений ведомства — в ССОДе это были заведующие территориальными и другими отделами: кадров, выездов и прочими. КГБ интересовалось выездами советских граждан за рубеж почти столько же, сколько и приездами иностранцев в страну — не только с намерением кого-то на чем-либо поймать, но и стремясь получить от выезжавших информацию самого разного рода. Контакты разной степени доверительности устанавливались со многими выезжавшими.
С каким бы недоверием или даже пренебрежением ни относились штатские или спецслужбисты к многочисленным «экшн» фильмам и книгам, непосвященные именно из них черпают представление о работе спецслужб как о непрерывной цепи операций, гонок, стрельбы и т. д. Все эти атрибуты тоже, конечно, имеют место, но главная цель — Знание. Знание противника, методов его работы, знание той или иной страны и ее политико-экономических реалий, а также прогноз на завтра, послезавтра. Знание сколько-нибудь известных людей во всех областях жизни своей или чужой страны — их привычки, образ жизни, планы, карьера, связи, любые данные, которые могут в определенный момент быть использованы либо для компрометации этих людей, либо для оказания на них нужного влияния, либо для выдвижения их на нужные кому-то рубежи. Такие знания добывают и копят годами, десятилетиями. Их подновляют и пересматривают, подгоняют под сегодняшнюю или послезавтрашнюю обстановку, видоизменяют, чтобы сделать кому-то приятными или чтобы кого-нибудь напугать. Главное — иметь их. Они стекаются к вершинам спецслужб из периферийных точек страны, с погранзастав, из зарубежных резидентур и радиоперехватов, их получают от своей, местной и зарубежной, агентуры, из дружественных спецслужб и от людей, внедренных в спецслужбы противника. Профессионалы всегда пользуются термином «информация», но мне кажется, что на определенном уровне накопления можно говорить именно о Знании.
Я должен был иметь и значительное количество так называемых «доверенных лиц», на оперативном жаргоне их иногда в шутку называют «доверчивыми лицами», — это не агенты, и их отношения с оперработником не конспиративны, но более доверительны, чем при «официальных контактах»: предполагается, что от них можно получать интересную и не всем доступную информацию.
Бывает, что доверительные отношения перерастают в агентурные.
И, наконец, самый главный, самый скрытый и самый ценный источник получения информации — агентура. В наше время, когда из бывших советских спецслужб сделали «мальчика для битья», добрались не только до оперработников, которых расшифровывают пачками, но и до агентуры — деяния, которые в США (на реалии политической жизни этой страны у нас особенно любят ссылаться все, кто побывал там неделю или две) преследуются в уголовном порядке.
Декларируется, что сотрудничать с секретными службами своей страны — позор. Перебежчиков и предателей различных мастей торопливо обряжают в белоснежные тоги борцов за гражданские права и носителей светлых демократических идеалов. Нечего и голову ломать, чтобы ответить на вопрос, кому все это нужно?
Никакая самая совершенная техника не заменит хорошего агента на хорошем месте: только человек может дать оценку происходящего, анализ обстановки, прогноз на будущее — никакой компьютер ничего подобного сделать не в состоянии. Наконец — и это, может быть, самое важное, — только человек может воздействовать в «нужном» плане на другого человека — побудить его на какие-либо действия либо, наоборот, удержать от них. В КГБ работе с агентурой всегда уделялось огромное значение, а уж в только что созданном 5-м Управлении — просто невероятное.
Бесчисленное множество совещаний, заседаний, собраний в Управлении и отделе было посвящено созданию новой и перевоспитанию старой агентуры для использования ее в борьбе с «идеологической диверсией». (Термин «диверсия» нами, русскими, понимается не так, как в англоговорящих странах, откуда он пришел к нам. Диверсия — это какое-то второстепенное действие, должное отвлечь, отвести внимание противника от основного, главного, решающего. У нас же диверсия обычно понимается как некая острая акция, стоящая, наоборот, в центре событий и чуть ли не во главе их.)
Собрания и совещания я возненавидел страстно еще в «семерке» из-за необходимости долго слушать малограмотную болтовню говорунов, уверенных, что они изрекают бессмертные истины. Мне всегда казалось, что особое наслаждение они получали не только от процесса назидательного говорения, но и от беззащитности слушателей, никто из которых, разумеется, не мог встать и выйти из зала. Вечной, неразрешимой загадкой до сих пор для меня осталось то обстоятельство, что именно те, кто имели что сказать и умели это сделать, как раз и не стремились выступать…