Да, я там работал: Записки офицера КГБ

Я прикидывал, не пора ли начать объяснять Лизе последствия такой публикации — высылка из страны, компрометация и т. д., и т. п. Но в это время она закончила чтение и после короткой паузы внятно, глядя мне в глаза, сказала: «Я не хотела бы, чтобы эта статья была опубликована».

По взгляду и интонации, с которой это было произнесено, я понял, что «условия игры» ею осознаны и приняты. Предстояло выяснить, что удастся вытянуть из Лизы и возможно ли, в конце концов, склонить ее к настоящему сотрудничеству — ее связи среди «неортодоксальных» художников представляли немалый интерес для соседнего отделения, и я уже был снабжен вопросником солидного размера, рассчитанным не на одну беседу. Меня же интересовали слушатели курсов русского языка, Погрибный (по нему тоже был вопросник из подразделения, занимавшегося НТС) и перспектива использования Лизы после ее возвращения на родину…

****

В контрразведке КГБ был обычай «слушания» начальниками управлений не только отделов, но и отделений — таким образом руководство не утрачивало связи с оперсоставом, имело возможность оценить руководителей отделений, рядовых сотрудников, донести до тех и других последние веяния оперативной мысли и разъяснить основные направления работы. Однажды, в начале существования 5-го Управления, Бобков «слушал» наше отделение.

Молодой здоровенный (и очень ленивый) литовец — он курировал Институт всеобщей истории, рассказывал о работе на своем участке, называя имена известных ученых и деля их на «ортодоксов» и «ненадежных»… Выслушав его, Бобков низко склонил голову над столом и задумчиво, как бы для себя, промолвил — именно промолвил, а не сказал: «Если мы (!) продолжим делить живых людей на «ортодоксов» и «ненадежных», Управление быстро превратится в филерскую службу». Он оказался провидцем…

А Гостев к этому времени прорабатывал мое досье на Т. М., которое ему очень нравилось, — там не было особой драмы, за японцем не числилось никаких прегрешений, и с учетом его карьерных устремлений исход мог быть весьма приятным. Виктор Тимофеевич консультировался с японистами ПГУ и 2-го Управления, и даже голос его теперь приобрел какие-то слащаво-подвывающие (ему, видимо, казалось, японские) интонации. Вспоминали различные «японские» истории. Один опер, например, задолго до вербовочной беседы с японцем принялся питаться исключительно бифштексами и икрой, услышав от кого-то, что эта диета позволяет долго сохранять трезвую голову во время «вербовочной» выпивки. Периодически проводя контрольные мероприятия, он убеждался (или убеждал себя), что да, помогает. Усадив японца за уютный стол, он приготовился к тяжелой и длительной борьбе с зеленым змием, но японец, проглотив первую рюмку, мешком упал под стол. Наверное, анекдот, а может быть и нет.

Гостев отправился на встречу с японцем, надев «вербовочный» костюм — это одна из оперативных шуток: «вербовочными» могут быть одежда, авторучка, очки, то есть все привлекательное, призванное произвести положительное впечатление. Я волновался, хотя был почти уверен в успехе.

Часа через три у меня на столе зазвонил телефон, и Виктор Тимофеевич бодро крикнул в трубку одно лишь слово: «Заходи!» Когда я зашел, они с Лебедевым смаковали какие-то детали беседы с японцем, по разговору было ясно, что встреча прошла успешно.

«Ну, Евгений Григорьевич, молодчина ты у нас. Все как по маслу прошло — вот и подписку о сотрудничестве японец нацарапал, псевдоним себе сам выбрал. Это, по-моему, первая вербовка иностранца в Управлении. Сейчас пойду Филипп Денисычу доложу».

В этих делах комсомолец Гостев был дока и возможности лишний раз подчеркнуть первенство отдела (и свое, разумеется) никогда не упускал.

Виктор Тимофеевич регулярно встречался с японцем, таскал от него кое-какую «информашку» по слушателям курсов, прикидывал, чем бы тому заняться по возвращении в Японию — выходило, что журналистикой. Ни мне, ни ему почему-то не приходило в голову во время этих встреч покопаться в прошлом японца, «повспоминать» вместе с ним. А зря, как оказалось…

В разговорах с ПГУ Гостев уже «трогал» тему передачи Т. М. на связь разведке, с тем чтобы ее сотрудники здесь, в Москве, имели возможность присмотреться к агенту, натаскать его, отработать приемы конспиративных встреч. Там смотрели на все это благосклонно, и передача вот-вот должна была состояться.

И тут я получил уведомление о том, что японца проверяет по оперативным учетам такой-то сотрудник ПГУ. Думая, что это связано со скорой передачей «свежего» агента, я позвонил по указанному телефону и услышал молодой голос. Поздоровавшись, я поинтересовался при помощи обычного набора имевшихся на этот счет выражений, в связи с чем проверяется объект моей разработки. Я ожидал ответа, что, мол, вот, собираюсь принимать его на связь, но после довольно длинной паузы меня робко попросили о встрече.