Днем мы с Подгорным поехали в Залесье на охоту. Там еще продолжили наш разговор. А ночью поездом Подгорный уехал в Москву, так как летной погоды не было действительно.
Началось еще более тревожное время. Надо было определяться, с кем еще провести беседу, продумать выступления, если в этом будет необходимость, и принять дополнительные меры предосторожности. Вопросы повседневной работы занимали много времени и несколько отвлекали от назойливой мысли о том, как же быть дальше, что делается в Москве, почему идет затяжка с реализацией намеченных «планов».
Я решил проехать по Киевской и Черкасской областям, посмотреть, как идут дела. Но моя командировка была прервана: 29 сентября вечером мне позвонил в Черкассы Н. В. Подгорный и сказал, что я должен срочно вылететь в Крым, чтобы встретить Хрущева, который отправляется туда отдыхать. Просил после встречи и разговоров с ним позвонить ему или Брежневу в Москву. Срочно прямо из Черкасс я вылетел в Симферополь для встречи с Хрущевым.
1 октября
в Симферопольском порту встретил Н. С. Хрущева. Он прилетел на отдых. При встрече на аэродроме он полушутя сказал, вернее, спросил меня: «А вы почему здесь? Я-то на отдыхе, а вы должны работать». Я ответил: «Моя обязанность вас, Никита Сергеевич, встретить. Ведь вы прибыли на территорию республики, и, может быть, у вас возникнут какие-то вопросы ко мне, и я понадоблюсь вам». Он ответил: «Вопросов, пожалуй, не будет, но вы понадобитесь». Он пригласил меня к себе в машину, и мы поехали к нему на дачу. По дороге задавал некоторые вопросы, касающиеся республики. По приезде на дачу пригласил меня с ним пообедать. За обедом был разговор на разные темы, много говорил и проявлял заботу о сельском хозяйстве, о работе промышленности, о культурно-бытовых условиях народа.Крепко ругал работников идеологического фронта, называл их «начетчиками, оторванными от реальности и жизни». Здесь он не преминул сказать довольно нелестные слова и высказывания в адрес Суслова, назвав его «человеком в футляре».
Чувствовалось, что у Хрущева была большая потребность высказаться, а может быть, найти какую-то поддержку, по крайней мере сочувствие. «Я не могу сидеть, как другие, не находя себе работы», — сказал он. При этом назвал фамилии Микояна и других «краснобаев и кривляк», упомянул и фамилию Брежнева. О Подгорном сказал, что забрал его в Москву как хорошего подготовленного работника, но пока особой отдачи от него не видит, «ожидал большего». Продолжая разговор, он сказал: «Президиум наш — это общество стариков. Надо что-то думать. В его составе много людей, которые любят поговорить, но работать — нет». Тут он снова очень нелестно отозвался о Л. И. Брежневе, назвал его «пустым человеком». Хрущев вел много разговоров о предстоящем Пленуме ЦК КПСС, заявляя при этом: «Вот соберем пленум, там поставим каждого на свое место, укажем, как кому и где надо работать».
(Брежнев, очевидно, предчувствовал, что если допустить вопрос до пленума, то ему первому «укажут место». Поэтому он смертельно боялся предстоящего пленума, и у него было только два выхода: форсировать «дело» с Хрущевым или же отдать все ему. Последнего мы больше всего опасались, и по этой причине всячески настаивали на скорейшей развязке «дела».)
Говорил о том, что ему с этим составом президиума нелегко работать. «Во-первых, — говорил он, — его надо значительно омолодить и обновить. Вот и мне уже перевалило за семьдесят лет, далеко не та бодрость и энергия, надо думать о достойной замене. Вот почему я стою за то, чтобы на руководящую работу выдвигать молодых, подготовленных людей сорока — сорока пяти лет. Надо готовить смену, ведь мы не вечные, пройдет года два, и многим из нас надо уходить на покой. К сожалению, в составе президиума имеются люди, которые много и довольно охотно говорят, но работать не очень любят, больше занимаются пустозвонством».
Хрущев высказывал большую озабоченность о сложностях во внешней политике, о взаимоотношениях с социалистическими странами, в особенности с Китаем. Он каждый раз в разговоре подчеркивал, что на все происходящее надо смотреть реально, и что нам еще предстоит острая классовая борьба, и что все разговоры о мире, мирном сосуществовании и разоружении — это только форма нашей работы, чтобы не допустить войны, но если мы будем слабы, то нас «сотрут в порошок». «Дураку должно быть ясно, — говорил он, — что империализм своих позиций без боя не сдаст. Вот почему приходится тратить немалые средства на создание новой военной техники, на оснащение новейшим оружием нашей армии. Всякая дипломатия хороша и имеет какой-то успех, когда она подкрепляется экономической и военной мощью».
Перед отъездом с дачи Хрущев предложил мне, если у меня есть желание, завтра поехать в горы на охоту. При этом сказал: «Я поеду пораньше, ведь я в отпуске, а вы подъезжайте к обеду».