Да. Нет. Не знаю

– Водила, – отказалась Аля видеть причины происходящего в собственных недоработках.

– Плохо, значит, водила, раз та ребенка щенком заменила. Ответственности испугалась, что вырастет и спросит: «А зачем ты меня, мама, завела?» Тебя вот спрашивала твоя дочь, зачем ты ее родила?

– Нет.

– Плохо, что не спрашивала.

– Ну и спросила бы? – окончательно запутавшись в сентенциях сестры, полюбопытствовала Алечка. – Что бы было?

– Это у тебя надо спросить, что бы было. Твой ребенок – тебе и ответ держать.

– Повтори, пожалуйста, что ты сейчас сказала, – оживилась Аля.

– Твой ребенок – тебе и ответ держать.

– Это ты сказала? – уже без улыбки переспросила Алечка.

– Я! – с вызовом ответила Наташа.

– Ну, тогда слушай. Я… рада… что… никакого усыновления не слу-чи-лось. Если мне держать ответ за своего ребенка, я тебе скажу: нельзя возлагать ответственность за ребенка на другого ребенка. А моя Лерка – ребенок. И слава богу, что никого они не взяли, потому что напугались или лень стало пороги обивать, уже не разберешься. Пусть живут, как хотят. Пусть на щенках тренируются. Пусть этих, как их, бэбибонов покупают. Одним словом – что угодно. Но только пусть сначала вырастут. Оба!

– Ну, тогда не скоро ты бабкой станешь, – невесело пошутила Наталья Михайловна и протянула сестре желтенькую таблеточку валерианы.

– Переживу как-нибудь, – огрызнулась Аля и аккуратно положила таблетку в рот.

– Зато когда Матвей умрет, – подмигнув правым глазом, сообщила Наташа, – у нашей Лерки отбоя от женихов не будет. Будет ковыряться, как свинья в апельсинах.

– Ты чего, Наташ? С ума сошла? Ты чего говоришь-то?

– Анекдот тебе рассказываю, глупая. Муж с женой разговаривают, и она ему: «Когда один из нас умрет, я поеду в кругосветное путешествие».

– А Матвей-то тут при чем?

– Да ни при чем тут Матвей. Никто твоего Матвея и не трогает. Куда добро девать будем? Государству отписывать? Четыре квартиры, четыре дачи… Завещать-то некому. Только на Лерку надежда и была. А теперь хоть вашего Зайца в завещание вноси.

– Это мысль, – поддержала сестру Аля, – я даже где-то читала. Одна очень-очень богатая английская леди завещала все свое имущество любимому догу.

– И что дог? – засмеялась Наталья Михайловна. – Рад?

– Не знаю, как дог, а вот дальние родственники точно огорчились. Теперь ждут, когда бедная псина на тот свет отправится, чтобы в наследство вступить.

– У нее-то хоть дальние родственники были, а у нас кто?

– Ладно, Наташ, хватит, – попросила Алечка. – Не смешно уже, правда.

– Ну, может быть, и не смешно, но и горя тоже не очень много.

– А откуда ему взяться-то? – вдруг хитро прищурилась Аля.

– В смысле?

– В прямом: горе-то бывает от ума. А мы с тобой – две дуры. Своих дел нет, чужими занимаемся. Вон, на Аурику посмотри. Совсем со своей Полиной от нас отстала: даже не звонит. Все время жалуется: времени не хватает! А мы с тобой сидим, как две колоды, переливаем из пустого в порожнее и ждем: вдруг истину отроем.

– Чтобы отрыть, – подхватила Наталья Михайловна, – надо закопать. Чтобы найти, потерять. Я лично ничего терять не хочу.

– Поэтому пусть будет, как будет, – подытожила Алечка и засобиралась обратно.

– Может, останешься? – предложила ей Наталья Михайловна и ткнула пальцем в циферблат золотых часов, перерезавших ее толстое запястье.

– Нет, Наташ, поеду, а то меня там мой Спицын потерял.

– Ничего он не потерял. Что лучше: бегом в метро бежать или переночевать у меня и с утра спокойно поехать на работу? А?

– Ну я даже не зна-а-аю, – в раздумье протянула Аля и снова посмотрела на часы. – Одиннадцать.

– Без пяти, – поправила ее любившая точность Наташа.

– Может, и правда остаться? – дала волю сомнениям Альбина Михайловна и начала набирать номер: – Але… Спицын! Ты меня не потерял?

– Уже нашел, – «болтун» Спицын предпочитал не пользоваться сложными речевыми конструкциями.

– Это я тебя нашла, – нежно пропела ему Алечка, и Наташа заметила, как порозовела лицом сестра, прижимавшая к уху трубку, из которой доносились редкие, но, видимо, какие-то важные фразы.

Уснуть долго не получалось: Наталья Михайловна по-житейски жаловалась сестре, как ненавидит именно эту пятьдесят девятую весну своей жизни. Давление скачет, по утрам – пошевелиться не может, сердце в прятки играет.

– А у меня ноги болят, – сообщила Алечка и поделилась, что собирается уходить.

– С работы? – не поверила ей Наташа, вынужденная воспринимать свою работу, как главный смысл жизни.

– На прием сяду, – пояснила Альбина Михайловна. – Оперировать уже тяжело.

– Да ладно тебе. Бокерии семьдесят, а он до сих пор оперирует.

– Сравнила! Это – бог. А я кто?

– А чем ты хуже? – взбунтовалась за сестру Наташа, с легкостью перешагнув через авторитет главного кардиолога страны. – Просто о тебе по телевизору не рассказывают, а так – никакой разницы.

– Это ты так думаешь, – усмехнулась Аля, а потом, погасив ночник, в темноте поинтересовалась: – Наташ, ты ее уволишь?

– Кого? – встрепенулась Наталья Михайловна, сосредоточенная на том, что еще сказать в защиту хирурга-проктолога Альбины Михайловны Спицыной.

– Лерку.