Да, нет, возможно

– Я знаю, уже купил. С наклейкой покончено. – Сердце у меня начинает биться быстрее. – Но виды Хилтон-Хед – это не то же самое, что мемы про господство белых.

Дрю и Фелипе удивленно поворачиваются ко мне. Да я и сам удивлен. Обычно о том, что меня раздражает, я не говорю. Просто проглатываю и молчу.

– Мы это понимаем, – медленно говорит Фелипе.

Кровь снова приливает к моим щекам.

– Кто-то приклеил на мою машину символ антисемитов.

– Это отвратительно. – Фелипе качает головой.

– Люди вообще придурки, – добавляет Дрю.

– Но это не был какой-то случайный придурок. – Я перевожу на него взгляд. – Они поступают так со многими из тех, кто поддерживает Россума. И магнит украли.

– Разве Гейб не может просто выдать тебе еще один? – спрашивает Дрю.

– Ты не понял.

– Да понял я. – Дрю вскидывает руки ладонями вверх. – Но ты ведь избавился от наклейки, верно? И новый магнит не проблема. Нет вреда, значит, не беда.

– Дрю, это символ антисемитов! Настоящий! И я не понимаю, это те, кто поддерживает Ньютона, пытается напугать сторонников Россума или…

– Ты серьезно думаешь, что за этим стоит штаб Ньютона? – удивляется Дрю. – Не пойми меня неправильно, Ньютон – мерзкий тип. Но пока вся эта история больше похожа на проделки местных троллей, которые хотели тебя позлить…

– По-твоему, я должен просто…

– Ты ничего не выиграешь, если будешь злиться, – перебивает он меня. – Просто дашь им возможность получить свое.

Я открываю рот и тут же закрываю его снова. Ну ничего себе!

– Все в порядке? – спрашивает Фелипе.

Я продолжаю молча смотреть на него, голова у меня идет кругом. Они не понимают. Дрю не понимает. Может, в Фифи и нет ничего особенного, но сама эта история с наклейкой ощущается как часть чего-то большего. И конечно, Дрю не Дикерс, он не станет специально преуменьшать мои тревоги, но у меня все равно появляется то же странное чувство, что и на встрече в офисе Холдена. Как будто я с ума схожу. Как будто все мои слова и мысли слишком уж эмоциональны.

Иногда мне начинает казаться, что только Майя меня и понимает.

Хотя, по мнению парней, в основе нашего общения лежит мое тайное стремление убедить ее стать моей девушкой.

Так.

Это мне тоже надоело. Может, пора уже начать проводить время с человеком, который – ради разнообразия – понимает мои переживания. В отличие от моих так называемых друзей – никого более равнодушного к случившемуся я еще не встречал.

Стоит этой мысли мелькнуть в моей голове, как я сразу понимаю, что несправедлив к ним. Когда тебе семнадцать и вот-вот пройдут выборы, на которых ты не можешь голосовать, – это отдельный сорт отчаяния. И с точки зрения банальной логики Дрю абсолютно прав. Я ничего не выиграю, если буду злиться. Эта злость не поможет Россуму выиграть, не отменит поправку № 28, не остановит троллей с наклейками.

Две недели назад я был таким же, как они. Мне хотелось, конечно, чтобы Россум победил. И да, я проводил по несколько часов в избирательном штабе. Но если бы мама не заставила меня идти на агитацию, я ни за что бы не стал этим заниматься.

Теперь я думаю только о том, как бы участвовать в ней чаще. Серьезно.

Кажется, будто у меня в груди пожар. Может, дело в Фифи. Или в Дикерс. Или в новом законопроекте. Не знаю, от какой искры он начался, но все вокруг изменилось. Все кажется очень значимым и пугающе реальным.

И я уже не могу перестать быть таким. Не могу затушить этот пожар.

Не думаю, что и хочу.

Глава шестнадцатая. Майя

Папа купил кровать.

Просто кровать.

Но все же.

Кровать.

Если повторять это слово достаточное количество раз – кроватькроватькроватькровать, – оно сморщивается, схлопывается и складывается, пока не теряет всякий смысл.

Вот только кровать в папиной квартире полна смыслов.

Сегодня ид. Рамадан официально закончен. Нужно собираться в мечеть на молитву, но я застряла в коридоре: стою и смотрю на плед, расстеленный на папиной огромной кровати. Вчера вечером я ее не заметила. Просто прошла мимо. Но теперь мне не выбросить ее из головы, даже если я захочу.

Мама уже и так развеяла все мои счастливые фантазии о том, как на ид обратный отсчет закончится, мы соберемся вместе и они с папой станут снова счастливыми супругами. И тут еще эта кровать. Если он купил ее, значит, в ближайшее время не вернется.

– Я разлил кофе в термокружки, чтобы взять с собой, потому что мы опаздываем! – кричит папа. – Готова?

Я сглатываю тяжелый комок в горле и иду к нему.

В машине папа включает радио, и я слышу, как Тэмми Эдриэн, будто по заказу, снова рассказывает о новом законопроекте. По ее словам, реакция общества оказалась на удивление яркой. Но Республиканская партия США, пользуясь своим большинством в Палате представителей, намеревается протолкнуть рассмотрение поправок и вынести их на голосование. Возможно, это произойдет до внеочередных выборов.

– Так, хватит с нас. – Папа переключает канал на музыкальный.

– Нет, оставь! Нужно знать, что происходит.

– Сегодня ид, – возражает он. – Нужно хотя бы на один день сделать от всего этого перерыв.

– Нельзя! Это срочно.