Да, нет, возможно

Поверить не могу. Вот все это. Совместная работа на штаб и кампанию, наша дружба, все, на что я так по-глупому надеялся. Мне-то казалось, эта история закончится как в кино. Правда. Застенчивый паренек встречает девушку своей мечты, и она отвечает ему взаимностью. Майя же сказала, что ей хотелось меня поцеловать. И было ведь сердечко, которое она нарисовала на моей руке глазурью. Это был самый романтичный момент в моей жизни. Трудно поверить, что это случилось только вчера. Двенадцать часов назад. У меня на запястье до сих пор остатки глазури. От сердечка уже ничего не осталось, только пара шоколадных пятен, что довольно символично.

Еще и восьми нет, когда мама стучит в дверь, но какая разница? Я уже столько часов не сплю.

– Привет. Я принесла бейглы с праздника, – говорит она, опуская тарелку на столик рядом с нетронутым круассаном. Потом сгоняет Бумера с кровати и садится на его место. – Как ты себя чувствуешь, солнышко?

Я рычу в подушку.

– Не лучший в жизни вечер, да?

В этом-то и подвох. Бо́льшая часть вечера удалась. Даже не так – вечер был потрясающий. Музыка, хора, тост. И Майя. Она сказала, я ей нравлюсь. И ее голова так удобно лежала у меня под подбородком, когда мы танцевали вместе.

А потом все разрушила одна фотография. Одна-единственная.

– Хочешь об этом поговорить? – спрашивает мама.

Я медленно сажусь и потираю глаза.

– Не очень.

Все было в порядке. В порядке.

Да, история со снимком вышла странная. Конечно, я злюсь на Мэдди за то, что она следила за нами из кустов (или откуда она там за нами следила), и на Гейба, который выложил фото в Сеть (это вообще никуда не годится). Но Майя просто как с ума сошла. Я никогда не видел ее такой бледной. Сначала она даже говорить не могла. Помню, какое у нее было лицо, когда она читала комментарии: словно само то, что люди о нас узнают, для нее смерти подобно. Н-да. Просто великолепно. Так же здорово, как когда она сказала: «Мы не можем быть вместе. Никогда». Да еще таким тоном, как будто мне давно следовало это понять. Как будто это очевидно.

Класс. Наверное, у меня галлюцинации.

Мама придвигается ближе и кладет руки мне на плечи.

– Милый, поговори со мной.

Не знаю, что она хочет услышать. Что мое сердце разбито? Что я чувствую себя ужасно? Что мне следовало знать: все это слишком хорошо и не может быть правдой? Может, Майя и испытывала ко мне какие-то чувства, но их было, очевидно, недостаточно. Если бы мы оказались на месте друг друга, я все сделал бы, лишь бы у нас получилось. Все. Я продолжал бы бороться, каким бы сложным ни был разговор.

Мама смотрит на меня так, что у меня снова сжимается горло.

– Эй, – говорит она, крепко обнимая меня. – Тише.

И треплет по волосам, как в детстве, когда мне было восемь. Конечно, у меня тут же снова льются слезы. В итоге я с трудом могу говорить:

– Я ведь люблю ее.

– Знаю, милый.

– И я сказал ей об этом, как ты и советовала. Сказал, что чувствую. – Я останавливаюсь, чтобы перевести дух. – Никогда и никому я такого не говорил.

– И она не обрадовалась?

– Сперва мне показалось, что обрадовалась. – Я выпрямляюсь и промокаю глаза тыльной стороной ладони. – Она сказала, я ей нравлюсь. И кажется, боялась признаться родителям, но… не знаю. По ее словам нельзя было понять, что это важный момент. – У меня снова пережимает горло. – А потом Гейб выложил это дурацкое фото, и все… рассыпалось.

– Так, во-первых, не знаю, утешит ли тебя это, но у Гейба сегодня очень тяжелое утро, потому что началось оно с нашей разъяренной бабушки. Она сейчас в штаб-квартире.

– Поделом ему. – Я снова вытираю слезы.

– Но вот что… Джейми. Эта история с ее родителями… Не знаю, насколько именно важно для семьи Майи то, что она встречается с иноверцем – или вообще с кем угодно.

Я качаю головой.

– Но если она знала, что ей нельзя встречаться с парнем, который не исповедует ислам, почему она едва меня не поцеловала? Так ведь нечестно. Не можешь ни с кем встречаться – я понимаю. Не хочешь – тоже. Не можешь встречаться с человеком другой веры и не хочешь этого делать – тоже вполне объяснимо. Но если твой лучший друг признается тебе в любви, нельзя вести себя так, будто ты уже его девушка, нельзя останавливаться в полушаге от поцелуя, а потом отворачиваться и говорить, что все это было ошибкой.

– Мне так жаль, солнышко. Мне правда жаль.

– Да ну и ладно. – Я стираю с запястья остатки шоколада. Несколько крошек падает на простыню. Но я слишком устал, чтобы об этом беспокоиться.

– Не ладно, – возражает мама. – Послушай. Мне сейчас нужно уехать – забрать украшения у организатора праздника, – но потом я весь день буду дома. Давай что-нибудь придумаем. Ты, я и Софи. – Она наклоняется вперед и сжимает мне щеки. – Мы это преодолеем. Обещаю. И кстати…

Я нерешительно поднимаю на нее глаза.

– Ты должен собой гордиться, – продолжает мама. – Посмотри, как многого ты добился. Твоя речь. Твоя работа по защите прав. Твоя смелость – без нее ты не признался бы Майе в своих чувствах. Это было очень смело.

– Сейчас мне так не кажется.