...Да поможет мне бог

—      Нет ничего хуже плохой оперетты, — сказал Спенсер. — Артисты из кожи вон лезут, чтобы заставить тебя смеяться и радоваться, а тебе от этого становится только противно.

Она кивнула. Наступило молчание.

—      Что такое, Джин?

—      Ничего, — ответила она, а затем добавила: — Подожди.

Они молчали всю дорогу.

На площадке шестнадцатого этажа Джин стояла в напряженной позе, опустив голову. Она чувствовала себя неловко, потому что ей предстояло войти в квартиру мужчины в такой поздний час. Спенсер отпер дверь и смотрел, как она медленно, слегка шаркая подошвами, проходит через гостиную. Пока она отворяла дверь на балкон, он зажег свет, подошел к письменному столу и позвонил в бюро обслуживания. Он видел, что Джин стоит на балконе и смотрит на реку, но выражения ее лица уловить не мог.

Дежурная из бюро обслуживания сказала, что ему никто не звонил. Он закурил сигарету, вышел на балкон и обнял Джин.

—      Что случилось, Джин?

—      Не знаю.

—      Может, я в чем-то провинился?

Она отрицательно покачала головой.

Он поцеловал ее в щеку, она повернула к нему лицо и, когда губы их встретились, спокойно поцеловала его.

—      Ты сегодня в хорошем настроении? — спросил он.

—      Да, кажется, в хорошем.

—      Когда я задал тебе вопрос в такси, ты сказала: «Подожди»

—      Да, милый. Я ждала, пока мы останемся наедине. Я не хотела разговаривать в такси. Шоферы всегда подслушивают.

По реке скользил маленький буксир, стук его мотора был едва слышен.

—      Возможно, я глупая, — сказала Джин, — я... я не знаю, как это выразить. — Она замолчала и, наклонившись так низко, что плечи ее коснулись перил, посмотрела на него снизу вверх испуганными глазами. — У меня такое чувство, будто я теряю тебя. И не только тебя. Я чувствую, что теряю все.

—      О чем ты говоришь?

—      Это... это именно так. Я сижу дома, разговариваю с папой и внезапно замечаю, что это совсем не я, что говорит кто-то другой и слова не мои. Я хожу, но это совсем не моя походка. Это не мой отец, это какой-то незнакомый пожилой человек. У меня нет никаких чувств к нему. Затем входит мама; она говорит со мной, а я смотрю ей в лицо и делаю отчаянные попытки узнать ее. Это совсем посторонняя женщина.

Она замолчала. Невидящие глаза ее были широко раскрыты. Она не смотрела на Спенсера. Казалось, будто она смотрит в себя и прислушивается.

—      Сегодня, когда ты пришел за мной, — продолжала она, — ты опоздал на двадцать минут. Я не знала, чем занять эти двадцать минут. Я не могла ждать, мне так хотелось увидеть тебя. И вот раздался звонок, я побежала отворять, и ты вошел. Но это был не ты. Это был человек, которого я никогда не встречала прежде. Не твой рот, не твой голос. Я потеряла тебя. Что происходит, милый? Что?

Он медленно покачал головой и коснулся ее руки. Она выпрямилась, повернулась и прильнула к нему.

—      Обними меня, — попросила она. — Просто обними и не двигайся. Все хорошо, когда ты так обнимаешь меня.

В эту минуту зазвонил телефон. Спенсер вздрогнул, тело Джин словно одеревенело. Она отстранилась от него.

—      Разве ты не подойдешь к телефону?

—      Да, пожалуй, лучше ответить, — нерешительно сказал он.

Он вошел в комнату и взял трубку. Звонила Луиза.

—      Что ты делаешь, Спенс? — спросила она. — Не можешь ли ты прийти ко мне?

—      Прости, пожалуйста, но я не могу, — ответил он.

Джин тоже вошла в гостиную и, пройдя мимо его любимого кресла, села на диван. Она закурила.

—      Лэрри не пришел домой, — сказала Луиза. — Ты случайно не видел его?

—      Нет. Значит, он не пришел домой?

—      Не пришел. Его нет. Он уехал вчера вечером раньше тебя, помнишь?

—      И ни разу не позвонил тебе?

— Нет. Я бы хотела, чтобы ты пришел.

—      Я не могу, Луиза, — сказал Спенсер.

— О! — Короткое молчание, а затем: — Ты не один.

—      Да.

—      Что ж, — сказала Луиза, — я не буду тебя беспокоить, если ты не один. Извини, что позвонила.

—      Ничего, — ответил Спенсер.

После небольшой паузы она спросила:

—      Как Джин?

—      Прекрасно, — ответил Спенсер.

—      Очень рада.

В трубке щелкнуло, и раздались гудки отбоя.

Спенсер положил трубку. Секунду он постоял молча, с закрытыми глазами, стараясь отогнать от себя образ Луизы, сидящей в одиночестве в номере отеля. На ней, наверно, белое платье, а лицо у нее совсем бледное — ни румян, ни губной помады, и светлые волосы падают на лоб, закрывая глаза. Испуганная и одинокая, она хочет видеть его, как всегда в такие минуты.

—      Ты любишь Луизу? — спросила Джин.

Она наклонилась, чтобы положить сигарету. Она не смотрела на Спенсера.

—      Нет, что ты, — ответил он.

Он подошел к ней и сел рядом на диван. Он обнял ее, прижал к себе и, разговаривая, все время ощущал тепло ее мягкого тела, прикосновение ее руки к его колену и знал, что это сама действительность; все остальное казалось неясным и далеким, затерянным в сумерках мыслей.