...Да поможет мне бог

—      Он помнит об этом и помнит еще, что на том же обеде вы отрицательно отозвались о Спенсере Доноване и что позднее, выступая по телевидению, вы...

Сенатор, исполненный достоинства, поднялся с кресла, запахнул поплотнее полы халата и заявил:

—      Я отказываюсь продолжать эту дискуссию. Я никоим образом не могу отвечать за действия и выводы конгрессмена Биллинджера как председателя комиссии. И, как бы я ни был настроен в пользу всеобщей непреклонной борьбы с коммунистической опасностью, я не допускаю и мысли, что какая-либо комиссия сената или палаты представителей может быть использована в качестве ловушки для невиновных. Я надеюсь, что цель предстоящего допроса состоит не в том, чтобы осудить мистера Донована, а в том, чтобы выяснить правду и сообщить ее американскому народу. Виновен он или невиновен — а я лично убежден в первом, — но мистер Донован был обвинен и имеет право быть выслушанным. Вот это будет по-американски, Винс, в наиболее точном и достойном значении этого слова.

Корнел холодно посмотрел на сенатора из-за своих массивных очков и с восхищением в голосе заметил:

—      Прекрасно сказано, Аарон! — и, уже направляясь к двери, добавил: — Не пропустите заседания. Оно обещает быть интересным.

Он ушел. Аарон Куп взял пепельницу с еще дымящейся сигарой, открыл окно и выбросил окурок прямо в сад. Сенатор терпеть не мог запаха сигарного дыма. Куп надеялся, что остаток уик-энда пройдет тихо и мирно и что больше ничто не нарушит покоя, который ему так нужен.

29. Воскресенье, 29 июля, 8.15 вечера

В вашингтонский отель «Карлтон» Спенсер прибыл в воскресенье вечером, в четверть девятого. Управляющий, которого он знал много лет, встретил его приветливо, так же как и другие служащие — посыльные, лифтеры и клерки. Это было резким контрастом враждебности, в последние дни омрачавшей в Нью-Йорке каждое его возвращение домой. Оказавшись внезапно в более дружественной атмосфере, Спенсер подумал, что теперь ему уже не будет нравиться его квартира на Ист-Ривер и что он уедет оттуда при первой же возможности.

Он наблюдал, как Ред заполняет регистрационные листки. Ред добился у Спенсера разрешения носить его портфель с материалами к предстоящему заседанию. Сейчас, неловко прижимая портфель левой рукой, он выводил свою подпись: «Кристофер Хайнс IV».

—      Никто из нас никогда не пользовался этими именами, — пояснил Ред. — Нас всех всегда звали Редами.

Спенсер взял большой номер, состоящий из гостиной и двух смежных с ней спален. Ред нашел, что номер замечательный; Ред был более оживлен, чем обычно. Его хорошее настроение передалось Спенсеру, и он был рад, что взял юношу с собой.

Через несколько минут после того, как они вошли в номер, зазвонил телефон. Ред взял трубку.

—      В вестибюле мистер Майрон Вагнер, сэр.

—      Пусть поднимется сюда, — сказал Спенсер.

Майрон был лысый, круглолицый, с белесыми бровями полный мужчина почти одних лет со Спенсером. Он взглянул на Спенсера и заметил:

—      Тебе, должно быть, чертовски досталось.

—      А что, разве я так плохо выгляжу? — с улыбкой спросил Спенсер.

—      Нет, конечно, нет! — поспешно ответил Майрон. — Ты ни капельки не изменился.

Он пригласил их пообедать в ресторане О’Доннела, но Спенсер, чувствуя усталость, отказался, и они потребовали обед в номер.

Во второй половине дня пронеслась гроза, и, когда Спенсер открыл окно, комнату наполнил свежий, чистый воздух; он видел тени вязов и вдыхал запах листвы. Для него этот запах всегда был неотделим от Вашингтона; в Манхэттене он постоянно скучал по зелени.

За обедом Майрон был очень разговорчив, явно наслаждаясь тем, что сидит за столом со Спенсером и является единственным во всей стране журналистом, которому известно его местонахождение. Мысленно ликуя, он представлял себе, как будут реагировать его коллеги, когда он расскажет им завтра утром, где провел сегодняшний вечер.

Наблюдая за Спенсером, Ред сидел молча и настороженно. Спенсер ничего не ел. У него опять появились боли в желудке. В последнюю минуту он сунул таблетки доктора Стролла в саквояж; сейчас, не говоря ни слова, он поднялся, пошел в спальню и достал их.

Приняв две таблетки, он через некоторое время вернулся в гостиную. По настоянию Майрона, для которого отсутствие аппетита было явлением совершенно загадочным, он попытался поесть, но должен был отказаться от этого намерения. Боль в желудке стала тупой и давящей; он чувствовал, что ему спирает горло. Он опять встал, виновато улыбнулся Майрону и Реду, подошел к кушетке и растянулся на ней.

Он сразу же заснул и спал тяжело, без сновидений, часто просыпаясь и сквозь сон прислушиваясь к монотонному шепоту Майрона и Реда, которые все еще сидели за столом. Значительно позднее, когда оба уже вышли из гостиной, он встал и направился в спальню. Он не видел, как Ред озабоченно наблюдал за ним из-за другой двери. На следующее утро он не мог вспомнить, как и когда перебрался с кушетки на кровать.