Да пошли вы все!.. Повесть

- Завтра с укушлапой пойдём к эскулапу, - сообщил приятную новость малышу. – Постарайся, чтобы всё зажило сегодня. Что для этого надо? – Дарька вопросительно склонил голову набок. – Что? А надо всего-то: не есть, а жрать, чтобы трещало за ушами, и не спать, а дрыхнуть без задних ног. Вот и все лекарства. Поможем себе? – спросил здоровый у больного. Раненый согласно гавкнул и заелозил пародией на хвост, натирая паркетину. – А пока, дружок, пока у меня ещё есть слабеющие силы и потускневшее настроение, валим на прогулку. Гулять пойдёшь? – «Ещё как!» - взвизгнул немощный и заюлил дырявой шкурой, торопя не откладывать принятого решения.

Гуляли долго, и где попало, но всё в пределах квартала, не отдаляясь на всякий случай от берлоги. Когда малыш заметно подустал, большой взял его на руки и отнёс домой, где они, памятуя о действенных лекарствах, ели всё подряд и что попало, но с удовольствием. И, отдуваясь, перешли на диван. Предварительно. Потом большой всё же перебрался на кровать, а маленький остался на диване.

Два дня подряд хорошими никогда не бывают, во всяком случае, у Ивана Ильича. Не успели на следующий день хорошенько продрыхнуть, как заверещал звонок. Ещё и десяти не было. Кто бы ни пришёл, Иван Ильич возненавидел его сразу и навсегда. Больным нужен покой, неужели не ясно? Дарька поднял голову, понюхал воздух и зарычал.

- Не беспокойся, - успокаивал хозяин, - плохого не впустим.

Натянул штаны и пошёл ругаться. Открыл дверь со свирепым выражением лица и обмяк – за дверью стояло чадо с банкирским исчадьем.

- Нам надо музыку послушать, - намекнуло, не здороваясь, любимое дитяти, чтобы предок выметался на это время.

Валерик, не вмешиваясь в семейные переговоры, вихляясь, шаркал подошвами по лестничной клетке с шилом в заду и заткнутыми наушниками ослиными ушами.

- Аппаратура «Грюнинг», - обрадовал хозяина, чуть приподняв объёмистую сумку.

- Ничего не выйдет, - огорчённо вздохнул родитель. – Дарька заболел.

В подтверждение хозяйских слов малыш подскакал к приоткрытой двери и звонко и злобно залаял, почуяв ненавистный запах. Дочь, не меняя тупого безразличного выражения некрасивого лица, быстро нашла выход:

- А ты возьми его с собой, - и безмятежными стеклянными глазами уставилась на отца.

А у Ивана Ильича нарастало, разбухая, чувство брезгливого отчаянья и злости и на себя, беспомощного, и на эту, которая почему-то стала его дочерью. Он прикрыл дверь, давая понять, что на этот раз уступать не намерен.

- Батя, не качай таймер, освободи студию! – выкрикнул хиляк, выдернув один наушник и продолжая шаркать.

Не выдержав, Иван Ильич рванулся к нему, но тот шустро отскочил к лестнице.

- Но, но! – завопил фальцетом. – Несовершеннолетних бить нельзя!

Смерив его презрительным испепеляющим взглядом, совершеннолетний отступил на исходную позицию, а Дарька совсем изошёл, перейдя с лая на истошный вой.

- Ищите другую студию, - почти выкрикнул батя и взялся одной рукой за косяк, загораживая дверь.

- Ты что? – удивилась дочь грубому отказу. – Чокнулся со своим псом? Оборзел? – Она шагнула к двери. – Нам на пару часов.

- Я сказал: исключено! – не на шутку разозлился покладистый отец, и она поняла, что сегодня не добьётся своего. Сообразил и наследник Ротшильдов.

- Аркашка! – завопил на весь этаж. – Мотаем отсюда к Гарику. – Пропрыгал на межэтажную площадку и только оттуда попрощался: - Гуд бай, лапландец!

Маша-Аркаша засмеялась, довольная прозвищем отца и спросила, как ни в чём не бывало:

- Полтинник дашь?

- Я же тебе недавно дал! – возмутился жадина. – И много! Недели не прошло!

- Мать отобрала, - надуло капризные бледные губы великорослое дитя.

Дарька уже хрипел за дверью, беспокоясь за хозяина.

- Больше у меня нет, - с трудом выговорил дрожащими губами отец.

- Во, даёт! – завопил Валерик. – На мороженое дочери жалко!

Иван Ильич рывком открыл дверь, ногой отстранил пса, закрыл и прислонился к ней спиной, чувствуя, как болезненно дёргается вена на виске.

- Чао, папахен! – заорала, смеясь, дочь за дверью. – Чтоб твой пёс сдох! – и они оба противно заржали и по-молодому запрыгали вниз по лестнице.

Отец опустился на корточки, прижался спиной к двери и посадил задыхающегося от возбуждения пса на колени. На глаза навернулись слёзы отчаянья и обиды, и Дарька, урча и повизгивая, слизывал их, успокаивая хозяина: «Ничего», - мол, - «прорвёмся! Вдвоём нам хорошо, и никто больше не нужен». А Ивана Ильича сверлила запоздалая тягостная мыслишка: «Надо было отдать ей полсотни, зря я!» Но что сделано, то сделано. Пришлось обоим отлёживаться на диване. Дарька сразу по-страусиному уткнулся в безопасную подмышку и, учащённо посопев, быстро затих и захрапел. Иван Ильич лежал, не шевелясь, боясь потревожить больного, и гнал поганые мысли о гнусном происшедшем, чтобы они не передались спящему малышу.