Да простятся ошибки копииста.Роман

Жил я с некоторых пор скорее попрыгуньей-стрекозой, чем муравьем-трудягой, и теперь мне срочно требовались деньги. Для банка и Государственной казны я по-прежнему был частным предпринимателем и скромно зарабатывал на жизнь нерегулярными уроками рисования. Макс платил мне наличными. Я время от времени откладывал на банковский счет небольшие суммы, а остальное разлеталось бесследно на удовольствия: рестораны, пластинки, кисти и краски.

Я было подумал, что могу рассчитывать на ссуду у банкира, но Жанна решительно воспротивилась, сказав, что это будет вернейший способ погубить нас всех.

Прежде всего надо было закончить Стевенса и надеяться, что комиссионер заплатит без проволочек. Сам Макс не мог выплатить мне аванс. Я позвонил Эмилю — тот больше не лез в бутылку, однако несколько отстранился от нашей компании, — но он также не мог мне помочь. И вот Жанна снова приняла позу, а я взялся за кисть.

Ни моя леность, ни срочность дела не вдохновили меня на написание лица. Я не испытывал больше тревог морального, экзистенциального или суеверного свойства, но, чтобы воспроизвести, так как я хотел, живые подвижные черты, мне не хватало если не способностей, то, по крайней мере, привычки и опыта. И я работал очень медленно, медленнее, чем мог себе позволить.

Прошло несколько дней; я набросал лицо лишь в самых общих чертах и был удовлетворен разве что румянцем щек. А Жанна, из-за моей медлительности, именно теперь, когда она была необходима, начала тяготиться ролью натурщицы.

20

Однажды утром — мы не проработали и часа — Жанна вдруг заявила, что ей нужно проветриться, развеяться, сменить обстановку, она уезжает и вернется завтра к вечеру.

Решение внезапное, спонтанное, импульсивное: у меня и слов в ответ не нашлось. Она упорхнула, даже не собрав чемодан. Весь день я провел в печальной праздности и с тревогой перечитывал присланные Изабеллой страховые документы.

Совпадение или нет, поди знай, но в тот самый день все и произошло. Это было под вечер, я сидел, лениво глядя на картин)', работу над которой не мог продолжать в отсутствие моей жены, как вдруг зазвонил домофон, и мужской голос попросил о встрече со мной. Я открыл и остался ждать на пороге. Пускать в дом кого попало я не собирался. Никогда еще незнакомцы не переступали этот порог и не входили в мастерскую. То была элементарная мера предосторожности. Открылась дверь лифта, и из него вышел мужчина. Я его не знал. Он меня, очевидно, тоже, и сразу спросил: “Сильвен Крет?” — “Он самый”, — ответил я.

Он стоял передо мной на лестничной площадке, ничего не говоря, и улыбался уголками губ. Глаза его смотрели за дверь, которую я загораживал. Внешность у него была невыразительная и, я бы сказал, не слишком приятная. Животик оттопыривал черную сетчатую тенниску под расстегнутой шерстяной курткой какого-то неопределенного цвета. Выглядел он потрепанным и пахнул не то шлюшкой, не то лосьоном для бритья. Он был, кстати, чисто выбрит. Толи пятнышки, то ли прыщики краснели на щеке возле крупного, с горбинкой, носа, очерченного четко, словно согнутый лист бумаги, а улыбка открывала мелкие и слишком редкие зубы.

Тут до меня дошло, что его темные с проседью волосы и безобразная плохо сидящая куртка напоминают мне соседа Жанны в зале аукциона, и не успел я сообразить, что наверняка он-то и привез ее на машине в тот вечер и пожимал ей руку через открытое окно, как этот тип решительно припер меня плечом к дверному косяку и буквально ворвался в мастерскую. Я пошел следом и остановился в двух шагах от него. Он стоял неподвижно и улыбался. Коль скоро помешать ему войти я не смог, то решил его не выпускать и встал так, чтобы отрезать ему путь к отступлению. Но у него, похоже, уходить и в мыслях не было. Он огляделся, потом, все так же улыбаясь, показал пальцем на прислоненную к стене незаконченную картину и произнес:

— Вот он, Стевенс, за которого я заплатил Максу аванс.

Он смотрел мне прямо в глаза, но вполне добродушно, и я все понял.

Я развернулся и пошел закрывать дверь, а он выпалил мне вслед:

— Я большой поклонник, страстный поклонник вашего таланта, мсье.

Я вернулся к нему. Его палец целился теперь в портрет беременной Николь:

— Рик Ваутерс?

— Нет, подражатель.

— Разрешите представиться: Матиас Карре. Мы с вами давно работаем в одной упряжке, хоть и незнакомы. И простите за мое вторжение, но я хотел удостовериться, что это именно вы.

— А если бы это оказался не я, как вы собирались выйти из положения?

— Мне не впервой, и я не боюсь таких положений. Знаете, мой отец был судебным исполнителем. У меня это, наверно, в крови.

— Чем же я могу быть вам полезен? Присаживайтесь, хотите чего-нибудь выпить?

— Чего-нибудь покрепче, если можно.

— Виски?

— Отлично. Извините, я перейду сразу к делу, с такими вещами нельзя тянуть. У меня есть к вам предложение.

— Слушаю вас.