Да сдохни блин уже

В общем, в какой-то момент наша беседа о Томпсоне переросла в дискуссию о Дэвиде Гудисе. Гудис, как я узнал тем вечером, — любимый писатель нуара Пика. Я правда не знаю, бывал ли Гудис в Musso & Frank. Я даже не знаю, встречался ли он с Томпсоном. Потому что, к сожалению, не так много известно — ну или как минимум опубликовано — об этом романисте из Филадельфии. Мы с Пиком оба не раз читали неплохую статью Джима Саллиса. Но в итоге то, что мы о нем знали, было в основном перенято из дьявольской, жуткой ауры его книг. Как если бы просто держа в руках Down There или Nightfall можно было на ощупь осознать, как много есть способов уничтожить чью-то жизнь в одно мгновение.

Помню, что Пик тем вечером сказал о Гудисе: «По-моему, он углублялся во тьму чаще и искренней, чем кто-либо еще. Он пожизни был в большей жопе, чем любой другой писатель GM… за что я его и люблю».

Вот этот комментарий и раскрыл мне Пиккирилли и как писателя, и как человека. Стало ясно, что он знает, откуда являются истории, и понимает, что стоит на кону всякий раз, когда он превращает слова в мифы. И стало ясно, что он осознает сущность связи писателя и читателя.

Ближе к концу вечера, но еще до моего последнего бурбона, мы внезапно в одном порыве решили начать Квест. Целью его было раскрыть таинственную и трагическую личность жены Гудиса, известную лишь как «Илэйн» — главный источник вдохновения для его жуткого видения мира, как мы тогда решили. (Спорю, что Гудис знал — и находил в этом извращенную иронию — что имя «Илэйн» переводится с французского как «свет»)

Когда нам принесли чек, Квест уже перерос, слава богу, в желание зажечь свечку в память о бедном старом Дэвиде Гудисе и мире нуара, к которому он нас причастил. Почему-то тогда это не казалось странной идеей: два католика зажигают свечи в честь старого еврейского идола.

Так, следующие события я помню достаточно расплывчато, но там точно был неправильно подсказавший дорогу продавец из 7-Eleven и пара неверных поворотов, что нас привело куда-то в Восточный Л. А. И тут мы заметили церковь Св. Люси (я все надеялся найти Св. Илэйн, но Пик заметил, что это может занять немало времени).

Это была небольшая классического вида церковь на улице, забитой клубами, из которых на тротуары лились музыка и свет. Так как Пик не мог отыскать место для парковки, он меня высадил, а сам начал кружить по району. Я зашел внутрь и увидел обычный альков в нефе, кованый стол, на котором покоились дюжины, а может и сотни мерцающих свечей, каждая в маленьком красном подсвечнике. То, что церковь была открыта и пуста в такой час, меня не сильно удивило и озаботило. И когда я выбрал свечку и зажег ее, чувствовал себя как будто внутри нуарного романа, вроде старой потрепанной книжки с полки Рексолла из моего детства. Будто я продвигался через предпоследнюю главу, начиная понимать все то, что со мной приключилось, перед тем, как дойти до конца романа и исчезнуть из мира.

И, как персонаж какого-то неизвестного писателя, курящий Кэмел и выпивающий из бутылочки «Четырех Роз», я сделал то, что должен был. Зажег свечку в память о Дэвиде Гудисе. И о Джиме Томпсоне и Гиле Брюэре и Питере Рейбе и Гарри Уиттингтоне и Бруно Фишере. И о Эде Гормане и Билле Пронзини, благодаря которым мы с Пиком и попали в племя писателей. И да, я зажег свечу и за нас с Пиком. Зажег в надежде, что мы навсегда запомним, откуда к нам приходят истории и что стоит на кону, когда мы выстраиваем слова в рассказы и отсылаем их читателям.

Затем я вставил светящуюся свечку в небольшой подсвечник с песком и, озаренный, покинул церковь… и тормознул на последней ступеньке, натолкнувшись прямо на банду латиноамериканских подростков, пьяных от тестостерона и мелодии какой-то гангста-сальсы, которая звучала из соседнего клуба.

Я промямлил извинения, которые, как я понял, как только они соскочили с языка, могли сделать только хуже. И сделали. Меня начали толкать, развлекаясь, от одного к другому, и кричали мне прямо в лицо, что они сделали бы с моей мамой. Я попытался бежать, но один схватил меня за куртку. Я выскользнул из рукавов и бросился вперед — и тут прямо за мной мной затормозила чудесная Crown Vic, выставляя огромный кусок детройтской стали между мной и хором мальчиков церкви Св. Люси.

Точно говорю, Пик в тот вечер спас мою задницу. Так же надо отметить — он понял, что мои впечатления от вечера немного, скажем так, смазаны, и более того — что я едва не ударился в сопливую мелодраму. Ну как обычно, истина была где-то рядом.

Что наконец-то и приводит нас к «Да сдохни блин уже». Потому что только человек, способный окунуться с головой в нелепое приключение, дабы почтить память депрессивного писателя, может написать повесть, которую вы сейчас прочтете.

Полагаю, большинство фанатов Пика знают его в основном как писателя ужасов — и это правильно, я уверен, что «Хор больных детей» будет считаться классикой жанра. Но хоть я и обожаю жуткие истории, воспитан на Матесоне и все еще люблю Лавкрафта, иногда я все же уверен, что Пик в глубине души — настоящий писатель нуара.