Да святится Имя Твоё

Я помню, как зажмурился от бьющего в глаза света. Мне тогда показалось, что вся комната за дверью состоит из света. Его было так много! Слишком много даже для того, кто привык спать на лей-линиях.

— Я не хочу, — я шарахнулся от двери, но крепкая рука удержала меня растянутый ворот грязного свитера. — Не надо! Пожалуйста!

— Ронни, ты изменишь этот мир, — вкрадчивый голос святого отца звучал прямо над ухом. — Тебе всего лишь нужно туда войти.

— Нет! — я забился, хотел вывернуться, мне казалось, что я сгорю в тот же миг, как переступлю порог демоновой комнаты. — Я не хочу! Отпустите меня!

— Я верю в тебя, Ронни.

С этими словами Эспен толкнул меня. Я пролетел некоторое расстояние и приземлился на колени. Мои глаза всё ещё были закрыты, и я мог только слышать, как за спиной лязгнул метал, как повернулся ключ в ржавом замке. Шагов священника я уже не слышал.

Вот и всё. Я не знаю, что мог бы рассказать о том времени. Могу сказать лишь то, что долгое время мы со светом были один на один. Даже когда я открывал глаза, я не видел ничего, кроме ослепительной белизны вокруг. Я не мог спать, меня не кормили. Я был уверен, что умру. Но перед смертью точно сойду с ума. Иногда мне кажется, что именно это со мной и произошло — я просто сошёл с ума в той комнате со светом. Просто сошёл с ума…

Я придумал себе, что Крис со мной, и говорил с ней часами. Шутил и ругал, жаловался и жалел. Пару раз мне мерещилась Мышка. Я помню, как придумал ей чёрные волосы, хотя не мог быть уверен, что такими они были на самом деле.

Каждый миг я ждал смерти. Никто не может выжить без сна, еды и воды. А мне всего-то было чуть меньше двенадцати. Не знаю, сколько прошло времени, мне казалось, что целые годы. Я стал воспринимать свет, как что-то живое. Я воевал с ним, а он пытался подавить меня. И в один из дней свет стал побеждать. Тогда я не знал, что со мной происходит, лишь став старше, я понял, что в тот момент почти стал Тенью.

Боль скрутила все мои внутренности в узел. У меня было ощущение, что я горю изнутри, плавлюсь, тлею, рассыпаюсь пеплом. И тогда я закричал. Нет, не подумай, Господи, я кричал и до этого, но, похоже, подходящим был лишь предсмертный крик. Потом я отключился. Возможно, даже умер ненадолго. А когда пришёл в себя, света едва хватало, чтобы осветить комнату с металлическими стенами и грязным лежаком.

Святой отец возвышался надо мной с совершенно довольным выражением лица. На его запястье была намотана грубая цепочка с крестом на ней.

— Ты справился, мой мальчик, — возвестил Эспен. — У тебя получилось.

— Что получилось? — мой голос был сорван и напоминал карканье заболевшей вороны.

— Ты передал энергию потока в предмет. Такого никто и никогда не делал. Благодаря тебе наш мир совершит прорыв!

— Какой прорыв? — я ничего не понимал, перед глазами всё плыло.

— Теперь всё будет по-другому, Ронни. И именно ты!.. ты помог этому свершиться!

— Я ничего не понимаю…

— Отдыхай, малыш, — перебил меня святой отец. — Нам с тобой предстоит ещё много работы.

Глава 10

Ронни

Он тогда слукавил. Работа предстояла ему, а мне достались смерти. Да, именно так, во множественном числе. Потому что я считал, сколько раз я умер. Две тысячи пятьсот сорок три. Да, именно столько. Я не ошибся в цифрах.

Мои смерти сделали Эспена сначала инквизитором, а после и главой энтелонской церкви. Он стал легендой. Ещё бы. Дар, проснувшийся так поздно, да ещё и такой силы. Никто до него не мог управлять энергией вдали от лей-линий. И это всегда составляло самую большую сложность в работе инквизитора, потому как Тени, наоборот, старались держаться от них как можно дальше. Эспен был уникален, потому что его дар не зависел от лей-линий, он зависел от креста у него на руке.

Конечно, здесь я должен признать, что демонов ублюдок всё же был гениальным в своём роде. Ведь он подобрал то единственное сочетание материалов, которое может принять в себя такое количество чистой энергии, а, главное, потом отдать носителю в нужный момент и в нужном объёме. Он был гениальным, да.

Однако уже примерно на сотый раз свет перестал быть мне врагом. Он стал другом, позволил думать, помогал восстанавливаться, не давал умереть окончательно, раз и навсегда. А значит, я больше не мог отдавать энергию лей-линий, ведь я не умирал. Именно моя предсмертная агония высвобождала накопленную во мне энергию, которую тут же поглощал ненавидимый мною крест. Пресвятой Эспен не растерялся — я всё равно продолжил умирать, только теперь не от выгорания, а от рук самого священника.

Мне понадобилось несколько лет, прежде чем я научился управлять светом внутри себя. Несколько долгих и мучительных лет. Порой мне казалось, что лей-линии убивали куда более гуманно, чем Эспен. С каждым разом он был всё изощреннее и изощреннее, потому что за столько времени удивить мой организм болью было практически невозможно. Я к ней привык. Она тоже стала почти другом.