"Да, тетя"

Джулия стала кокетливо отнекиваться, но сдалась на его чисто мужской довод, что сделки веселее всего заключать за столом. Завтрак и правда получился веселый, только об Освальде и его злосчастных трудах не было сказано ни слова, хотя они обсудили самые разнообразные предметы и обнаружили поразительную общность интересов и вкусов. Они расстались в половине четвертого, сговорившись вместе пообедать на следующий вечер и подумать, «как поступить с этими книгами». Джулия написала Освальду, что, возможно, задержится дня на два, и настроение у Освальда поднялось — не только потому, что ему продлили отпуск, но и при мысли о трудностях, с какими она в своем упрямстве столкнулась. Знай он, с чем именно она столкнулась, он бы так не радовался. Деловые беседы нередко затягиваются, не без приятности для тех, кто питает к ним склонность.

Дней десять спустя Освальд валялся на диване, курил и раздумывал, испортится ли граммофон, если пластинка будет крутиться и крутиться, потому что очень уж лень встать и остановить его. Вдруг он услышал с дороги громкий, знакомый гудок автомобиля и понял, что передышке пришел конец. Это, разумеется, была Джулия. Он удивился, как тепло, почти смиренно она с ним поздоровалась словно заискивая перед ним. Большую часть своей жизни Освальд прожил так бездумно, что не удосужился уяснить себе великий закон, гласящий, что неверность часто порождает мир в доме. Он только порадовался, что Джулия сегодня не расположена к агрессивным действиям.

А Джулия, надо сказать, была так основательно введена в заблуждение вздорными теориями Освальдовых теток, что все еще полагала, будто Освальд «хочет писать», и не сомневалась, что договор, да еще сразу на две книги, приведет его в восторг. Ненависть к писательству, которую он почти не пытался скрыть, она воспринимала как признак «артистического темперамента». Поэтому она тут же извлекла из сумочки длинный, сложенный вдвое конверт и сказала Освальду:

— Угадай, что это такое?

— Опять бланк для сведений о подоходном налоге?

— Ничего подобного! Это тебя порадует.

В сознании Освальда, как яркий метеор в темном небе, промелькнула надежда — неужели ему возвращают доход, который он так опрометчиво перевел на имя жены?

— Это юридический документ? — спросил он осторожно.

— Да.

У Освальда заколотилось сердце.

— Касается денег? — спросил он уже смелее.

— Отчасти. Но это еще не все — он касается твоей карьеры.

Разочарование Освальда можно описать, лишь прибегнув к метафоре. Что-то оборвалось у него в душе. Так чувствует себя молодой офицерик, который воображает, что его вызвали в ротную канцелярию, чтобы уволить в отпуск, а оказалось, что ему всего-навсего выпала честь вести солдат в атаку на окопы противника.

Ах, это слово «карьера» — и как только бог допустил такую пакость!

— Покажи, — сказал он уныло.

— Я тебе все объясню. — Джулия вытянула было бумагу из конверта, но тут же засунула обратно. — Понимаешь, сейчас очень трудно что-нибудь напечатать. Все издатели, с которыми я говорила, уверяют, что на книжном рынке безнадежный застой. Так что когда я наконец получила предложение, то не стала торговаться. Мерритон тебе понравится — это и есть твой издатель, он на будущей неделе приедет к нам погостить. По-моему, он молодец. На лучшие условия он просто не мог пойти. Это называется «договор с отсроченной оплатой». Первое издание — тысяча экземпляров, тебе идет десять процентов, но деньги ты получаешь только после того, как будет продано полторы тысячи.

Она протянула Освальду внушительного вида документ, аккуратно напечатанный на машинке, и Освальд принял его растерянно и грустно. Впрочем, он ощутил и некоторую законную гордость, когда прочел слова: «Освальд Карстерс, проживающий в собственном доме в Примптоне, графство Бакингемшир, в дальнейшем именуемый «Автор». Только сейчас Освальд осознал себя гением. Настоящий издатель принял его книги и верит, что они разойдутся не меньше, чем в полутора тысячах экземпляров, поскольку намерен платить «Автору» лишь по распродаже этого тиража. Он позабыл все тернии карьеры, вдохнув аромат ее роз.

— Ты доволен? — спросила Джулия.

— Ну, конечно, — отвечал он, стараясь сдержать ликование. — Ты все устроила очень, очень хорошо.

Она подошла и поцеловала его предательски изощренным поцелуем, отважным поцелуем женщины, сознающей, что она исполнила свой долг.