Да – тогда и сейчас

Мама расхаживала по кухне, а Питер стоял, держась за спинку стула, и не решался сесть. Наконец мама заговорила. Теперь ты знаешь, каковы эти Глисоны. Настоящий сброд. Подумать только, распускать руки посреди улицы, на глазах у соседей.

Питеру было что ей сказать. За лето он вытянулся и почти догнал отца. Он мог бы разнести кухню в щепки. Он мог бы выйти через заднюю дверь – отпихнув мать, если бы ей вздумалось встать на пути, – ворваться в дом Глисонов, схватить Кейт, вскочить вместе с ней в автобус и уехать куда глаза глядят. Все так делают, если припрет, – в этом Питер не сомневался. В конце концов, ему уже было четырнадцать, а Кейт исполнялось летом.

– Ты туда не вернешься, – голос Энн вернул Питера к реальности.

– Куда не вернусь?

– В ту школу. Там учатся дряни вроде этой Кейт Глисон, которая решила тебя захомутать.

– Ну и пожалуйста! Кейт тоже туда не вернется. Ты же знаешь, у нас выпускной через три недели.

– Нет, ты никогда туда не вернешься. Ни завтра, ни на выпускной. Совсем.

Питер уставился на мать:

– Что это значит?

– Ага, слушаешь меня теперь?

– Я звоню отцу.

– Никому ты звонить не будешь.

Она бросилась к телефону и вырвала провод из розетки. Кухню заливало послеполуденное солнце. Питер чувствовал его жар на коленях и кончиках пальцев.

– Ладно, мам. – Он поднял руки. – Договорились, я не вернусь в школу. А ничего, что все тебя ненавидят?

– Уходи к себе.

– Нет.

Она швырнула в него телефоном, но Питер увернулся. Он чувствовал себя упоительно свободным: сейчас расправит крылья и улетит прочь.

– Иди к себе.

– Нет.

Энн выдвинула ящик, в котором хранились половники, деревянные ложки, венчики, лопатки и тяжелый чугунный молоток для отбивания мяса. Схватила молоток и замахнулась на сына. Питер успел поймать ее запястье.

– Хватит, – выдохнул он. – Успокойся.

Мать выронила молоток, и тот с грохотом упал на пол. Энн с изумлением оглядывала кухню, словно оказалась в ней впервые. Питер аккуратно придвинул стулья к столу, один за другим.

– Ты больше не увидишь эту девчонку, – повторила мать.

– Увижу, – ответил Питер и вышел из кухни.

Отец предпочитал с матерью не спорить. «Хорошо, Энн», – говорил он бесцветным голосом и спешил найти себе какое-нибудь дело, чтобы поскорее прекратить разговор. Включал телевизор, уходил в гараж или отправлялся на несколько часов в паб «Кузнечик». «Ты права», – говорил он, отворачивался и вел себя так, будто все в порядке. Словно ему отшибло память. И болтал о какой-нибудь ерунде вроде цены на газ или о том, правда ли оленей стало больше или это только так кажется.

Исключением стал последний День благодарения, когда в Гиллам из Саннисайда приехал редкий гость – дядя Питера, брат его отца Джордж со своей новой женой Брендой. Джордж Стенхоуп был на десять лет моложе Брайана. Братьев в них никто бы не признал. Брайан был светлым и худощавым, а Джордж темноволосым, невысоким, крепким, с литой грудью и толстенными руками от ежедневного таскания металлических балок. Над брючным ремнем у него нависало небольшое брюшко. Бренда выглядела ненамного старше Питера. Она работала в профсоюзном комитете, выдавала страховки и пособия. До этого Питер встречался с дядей всего пару раз: в закусочной в Бронксе, потом еще на похоронах, куда отец взял его потому, что был четверг, лето, а мама не смогла уйти с работы. В закусочной Джордж между делом поинтересовался, собирает ли Питер бейсбольные карточки, и тут же притворился, что ему случайно попался новый выпуск. А на похоронах, пока взрослые толпились на кладбищенской парковке, он сложил вдвое двадцатидолларовую купюру и сунул ее племяннику в карман рубашки. Питеру тогда было лет шесть-семь, и он понятия не имел, куда девать двадцать долларов. «Готов поспорить, ты сейчас хотел бы оказаться где угодно, только не здесь», – прошептал дядя Джордж. Еще один раз, когда Питер вернулся из школы, Джордж помогал отцу выкорчевывать пень. Это было все равно что застать у себя дома звезду экрана. Вечером они втроем ели пиццу на заднем крыльце, и Питер надеялся, что дядя побудет у них подольше, быть может, даже переночует и останется на завтрак, хотя в глубине души знал, что Джордж постарается уехать до маминого возвращения.

Когда отец сказал, что Джордж с Брендой приедут на День благодарения, Питер запретил себе радоваться, чтобы не сглазить. В праздничные дни он с надеждой смотрел на дорогу, но и на День благодарения и на Рождество все машины сворачивали к Мальдонадо или Глисонам. К Стенхоупам не приезжал никто. Питер представлял, как Джордж войдет к ним на порог с целой пирамидой коробок с печеньем – к Глисонам все гости приходили именно так. Когда он все-таки приехал, то первым делом, даже жену не успев представить, потрепал Питера по плечу, и тот сразу почувствовал, что знает дядю куда лучше, чем можно было успеть за эти несколько раз.

– Как дела? – прогудел Джордж. – Ну ты и вымахал! Тебе отец что, удобрение в ботинки подсыпает?