Да – тогда и сейчас

Лине он ничего не рассказывал – говорил только, что работа нравится, дел невпроворот, – но она словно угадала его мысли и согласилась посмотреть дом еще раз. Представила яркие клумбы у крыльца. Можно будет устроить гостевую спальню. А добираться до Манхэттена на автобусе и вправду быстрее, чем на метро из Бей-Риджа.

В апреле семьдесят четвертого, через несколько недель после того, как Глисоны наняли грузовик с брезентовым тентом и переехали в Гиллам, врач из маленькой клиники около кинотеатра осмотрел Лину и сообщил, что она на втором месяце и бегать за автобусом ей осталось недолго. Теперь ее работа – есть за двоих, думать о приятных вещах и меньше времени проводить на ногах. Она рассказала обо всем мужу, когда они бродили вокруг дома, прикидывая, где посадить помидоры. Фрэнсис остолбенел.

– Ты же понимаешь, как это получилось? – осведомилась Лина, стараясь сохранять серьезный вид.

– Тебе нужно сесть.

Уронив помидорный куст, Фрэнсис обхватил жену за плечи и увлек на террасу. От прошлых хозяев там осталась пара ржавых садовых кованых кресел, и он обрадовался, что не выбросил их. Фрэнсис усадил Лину в кресло, уселся напротив, вскочил на ноги, снова сел и снова вскочил.

– Мне что же, сидеть тут до ноября? – спросила Лина.

Она ушла в отпуск на двадцать пятой неделе – надоело слушать мамины страшилки о том, что беременную могут выпихнуть из автобуса или задавить в толпе на вокзале. В тот день, когда Лина в последний раз накрыла чехлом свою пишущую машинку, девчонки устроили ей прощальную вечеринку в конторском буфете и заставили нацепить детский чепчик, украшенный ленточками от подарочных коробок.

Никогда в жизни у Лины не было столько свободного времени. Едва она успела познакомиться с пожилой парой, жившей по соседству, как старушка умерла от рака мочевого пузыря, а ее мужа спустя две недели унес обширный инсульт. Опустевший дом стоял как ни в чем не бывало, будто ему забыли сообщить о смерти хозяев. На почтовом ящике по-прежнему позвякивали китайские колокольчики. На крышке мусорного бака лежали садовые перчатки, словно кто-то мог вернуться за ними с минуты на минуту. Постепенно лужайка перед домом заросла. На подъездной дорожке выросла гора разбухших от дождя и выцветших на солнце газет. Никто не собирался их убирать, и Лина в конце концов сделала это сама. Пару раз риелтор привозил покупателей, но никто из них не возвращался. Иногда Лине случалось за весь день не произнести ни слова и – если не включать телевизор – ни разу не услышать человеческого голоса.

Натали Глисон родилась в ноябре тысяча девятьсот семьдесят четвертого года, через месяц после первой годовщины свадьбы своих родителей. Мать Лины пожила с ними неделю – дольше никак не могла, ведь без нее Анджело себе и чая заварить не мог. Гося обещала помогать дочери, но с утра до вечера только сидела, склонившись над колыбелькой и на все лады повторяла: «Привет, маленькая! Я твоя бабуся».

– Гуляй с ребенком каждый день не меньше часа, не важно, какая погода, – наставляла Гося свою дочь, пока Натали спала в коляске, закутанная в шерстяное одеяльце. – Ходи по улицам, деревьями любуйся, тротуарам ровным радуйся, с соседями здоровайся и думай о том, как тебе повезло. И как девочке твоей повезло. У такой крошки уже целый шкаф одежек. Фрэнсис – замечательный муж. Повторяй это себе снова и снова. Заходи в магазины. Знакомься с людьми, расскажи им, что недавно сюда переехала. Малышей все любят.

Лина заплакала. Ей захотелось схватить дочку на руки, бросить коляску посреди тротуара, вскочить вслед за матерью в автобус и никогда не возвращаться в Гиллам.

– Когда ты была грудная, я мечтала бросить тебя у миссис Шеффлин. Ты же помнишь миссис Шеффлин? Думала попросить ее посидеть с тобой, пока я схожу за молоком, и сбежать навсегда.

– Серьезно?!

Слезы у Лины мгновенно высохли. От изумления она расхохоталась – и хохотала так, что вскоре они вновь потекли по щекам.

В пятницу, накануне Дня памяти тысяча девятьсот семьдесят пятого года, когда Лина кормила дочку, сидя в кресле-качалке на втором этаже, к соседнему дому подъехал грузовик. Незадолго до этого Лина узнала, что снова беременна. Доктор пошутил, что ирландскому муженьку почти удалось заделать ей ирландских близнецов[2]. Пару недель назад с лужайки убрали плакат с надписью: «Продается». Фрэнсис вроде бы говорил, что дом купили, но Лина плохо себя чувствовала и мало что запомнила.

Лина сбежала по ступенькам, прижимая к себе Натали.

– Привет! – крикнула она новым соседям.

Рассказывая мужу об этой встрече, она призналась, что ужасно боялась сморозить глупость и произвести дурное впечатление. Дочка сосала свой крошечный кулачок. Должно быть, не наелась.

Навстречу Лине шла блондинка в нарядном летнем платье. В обеих руках она держала по лампе.

– Так это вы купили дом! – От волнения ее голос звучал слишком высоко. – Меня зовут Лина. Мы переехали в прошлом году. Добро пожаловать! Вам помочь чем-нибудь?