Да, у меня эти дни. А что?

Может, в десять лет я и хихикала без остановки, но даже до меня дошло, что менструация – это что-то постыдное и не стоит об этом заикаться. Как раз поэтому мне хотелось говорить только о ней, но не хватало храбрости».

О многих вещах, которые меня сейчас увлекают, таких, как этика, нравственность, политика и феминизм, я узнала из «Твиттера». Тому, как следует себя вести, меня научили родители. Остальное мне привили в школе. Аккаунт в «Твиттере» я создала, когда мне было шестнадцать, а мои родители никогда не говорили со мной о месячных, поэтому базовые знания о них я черпала в школе. Там все шло гладко: я всегда хорошо училась и прилежно делала домашние задания. В средней школе я знала наизусть таблицу умножения и могла без конца разглагольствовать о шведских ландскапах, но, если бы учительница Моника без предупреждения устроила нам контрольную по менструации, я бы реально расплакалась. Реально. Информирование о менструации в нашей школе функционировало примерно как демократия в Северной Корее. То есть просто идеально (шутка). Честолюбивый ботаник во мне начал бы протестовать со слезами на глазах, крикнул бы: «It’s not fair!»[1](за день до этого нас научили этой фразе на английском) – и помчался бы домой смотреть «Симпсонов».

Я понимаю: ты, читающая эти строки и родившаяся в двухтысячных, думаешь: «Если у тебя было столько вопросов, почему же ты их просто не погуглила?» Well[2], если спросить мою маму, она ответит, что «Гугл» не знает всего.

Именно так она заявила, когда однажды я возмутилась необходимости готовиться к какой-то глупой проверочной работе по истории, на которую мне было плевать: если нужно было найти информацию о Французской революции, я просто ее гуглила. В тот день мама немного упала в моих глазах. И все же я сомневаюсь, что «Гугл» – хорошая идея для подростка: в моей средней школе слово «пенис» было самым популярным запросом в истории просмотров фотографий на школьных компьютерах.

Потом, в седьмом классе, перед нами совершенно неожиданно отворился ранее неизвестный шкаф с выходом в Нарнию, который прятался под названием «биология». Нам рассказали о хромосомах XX и XY и о том, что сперматозоид оплодотворяет яйцеклетку, а неоплодотворенная яйцеклетка выходит из организма представительницы женского пола. Как раз в этот момент кого-то из учеников осенило: «Стоп, секундочку, это же менструация, да?» – на что половина класса залилась тринадцатилетним, кипящим гормонами гоготом. Учитель пожал плечами и немного смущенно сказал: «Ну да, это и есть менструация».

Теперь я знаю, что такое менструальные боли. Теперь. После двух обязательных 15-минутных лекций в школе о том, что испытывает половина населения Земли».

Однако это случилось через полгода после того, как у меня начались первые месячные. Я уже тогда понимала, почему в течение шести дней каждого месяца у меня течет кровь из вагины. Брошюра, доставшаяся мне в средней школе, практически развалилась: я зачитала ее до дыр. Я прекрасно знала, что месячные – это когда слизистая оболочка моей матки говорит «пока», потому что яйцеклетка, плавающая внутри, не оплодотворилась. Использовать прокладки было самой банальной вещью на свете, и, хотя я еще не решилась тогда на тампоны, все равно знала, что они бывают разных размеров и что надо остерегаться синдрома токсического шока.

ЭТО ТРЕБУЕТ ВРЕМЕНИ

Сейчас, когда я пишу эти строки, мне двадцать лет. Теперь я знаю, что такое менструальные боли. Теперь. После двух обязательных 15-минутных лекций в школе о том, что испытывает половина населения Земли. После семи лет. Восьмидесяти пяти менструальных циклов. Девяти, если не больше, веселых роликов на «Ютьюбе», снятых по просьбе растерянных подростков, которые боялись, что с их месячными что-то не так, думали, что умирают от какой-то таинственной болезни, и для которых я была всезнающей школьной медсестрой. Сейчас я наконец-то знаю, откуда каждый месяц берется ощущение, как будто нечто выкручивает мою матку на сто восемьдесят градусов.