Да здравствует фикус! Дочь священника (сборник)

– Твои полкроны за доставку багажа. Немалый подвиг – вытащить их из нашей дамочки, а?

– Я оставила ей крону, – сказала Дороти.

– Черт! Разговор там шел только о половине. Вот бесовское отродье! Разворачиваемся, вытряхнем остальные шиллинги просто назло мерзавке.

Варбуртон забарабанил в стекло между салоном и шоферской кабиной.

– Нет, пожалуйста! – Дороти умоляюще отвела его руку. – Не хочу я опять видеть этот дом, нет, ни за какие деньги!

Чистая правда. Всю свою наличность Дороти готова была отдать, только бы «Рингвуд-хауз» остался позади. И они поехали дальше, оставив победу за директрисой. Любопытно, не стал ли этот случай еще одним, когда миссис Криви смеялась.

Варбуртон распорядился отвезти их в центр Лондона и всю дорогу через многие мили предместий так пышно разглагольствовал, что Дороти практически не могла вставить слово. Лишь на подъезде к городу ей удалось узнать, как же случился нежданный поворот судьбы.

– Но расскажите, что произошло? – попросила она. – Почему мне можно ехать домой? Почему никто больше не верит миссис Семприлл? Неужели она призналась?

– Призналась? Как бы не так! Грехи выдали. Вы, люди праведные, сказали бы «диво Господне», чудо чудное, святым духом сотворенное. Кикимора попала в переделку – завели дело по обвинению в клевете. Последняя сенсация, потрясшая всех жителей Найп-Хилла. Я думал, ты что-нибудь видела в газетах.

– Я газет очень давно не читала. А кто же подал иск о клевете? Неужели отец?

– Нет, Господи прости! Духовным лицам не пристало мараться исками о клевете. Директор банка. Помнишь ее любимый сюжет насчет того, что он, распутник, любовницу с детишками на деньги вкладчиков содержит?

– Да, припоминаю.

– А пару месяцев назад у нее глупости хватило изложить свою байку на почтовой бумаге, и некий добрый друг – подруга, как я полагаю, – с письмецом этим прямиком к банкиру. Он в суд, закон строжайше обязал ответчицу сотней фунтов компенсировать моральный ущерб. Не думаю, что госпожа Семприлл заплатит даже пенни, но пакостям ее конец. Годами обливай людей помоями как хочешь, общественность весьма отзывчиво любое вранье скушает, но разок вытащат к судье, докажут ложь – и финиш, дисквалификация пожизненно. В команде нашего Найп-Хилла миссис Семприлл уже не выступать. На днях покинула город, точнее говоря – тихонько смылась. Сейчас, говорят, собирается осчастливить грешный град Бари-сен-Эдмондс.

– Но при чем же тут ее клевета обо мне?

– Да ни при чем, абсолютно ни при чем. Однако ты полностью реабилитирована, и все мегеры, поджимавшие губки при звуке твоего имени, теперь гнусавят: «Бедняжка, бедняжка Дороти, как возмутительно с ней обошлась эта ужасная особа!»

– То есть, убедившись в одной бесстыдной лжи миссис Семприлл, люди вообще поняли лживость ее россказней?

– Именно так они и рассудили бы, имейся у них способность рассуждать. Во всяком случае, так как мадам Семприлл впала в немилость, персонажи ее наветов заблистали невинностью. Даже на моей репутации ныне практически ни пятнышка.

– Значит, все прояснилось? Всем стало понятно, что со мной был только несчастный случай потери памяти и никаких тайных побегов?

– О, ну не совсем так. Из этих тухлых сельских уголков запашок подозрений не выветрить. Не то чтобы конкретных подозрений, а так, вообще. Инстинктивное деревенское грязевлечение. Возможно, у столов «Пса и бутылки» время от времени шепотком будет вспоминаться слух о какой-то тени в твоем прошлом, хотя уже не вспомнят о какой. Но беды позади. И на твоем месте я ничего бы никому не объяснял. Официальная версия: бронхит, ездила подлечить легкие. Я бы стоял на этом. Увидишь, донимать вопросами тебя не будут. Формально ты безупречна.

На Ковентри-стрит Варбуртон повел Дороти в ресторан, где им подали нежного жареного цыпленка со спаржей и жемчужными картофелинками, вырванными до срока из чрева матери-земли, а также пирог с патокой и бутылку бургундского. Особенным блаженством после напитков миссис Криви был завершивший обед черный кофе. Потом такси доставило на Ливерпульский вокзал, к поезду. До Найп-Хилла осталось всего четыре часа.