Да здравствует фикус! Дочь священника (сборник)

Дороти поежилась и села чуть прямее. Должен же быть, однако, какой-то смысл, какое-то значение во всем! Не может мир быть случайностью. В происходящем непременно есть причина, следовательно, и цель. Раз ты существуешь, значит, каким-то Творцом создан, и раз ты наделен сознанием, Он – сознающий. Получается только так. Он создает и убивает ради Его непостижимой цели. Такова уж природа вещей, что этой цели человеку не обнаружить, а если и обнаружить, не понять. Твоя жизнь и смерть, может быть, просто нотка в оркестре, играющем для Его удовольствия. И предположим, тебе не нравится мотив?

Она вспомнила об ужасном, богохульном бывшем священнике с Трафальгарской площади. Приснилось ей или действительно он возглашал: «А потому со демонами, с архидемонами, со всей адской компанией»? Что ж, в конце концов, чья-то нелюбовь к мотиву тоже вплетется в Его аккорды.

Мозг ее бился над проблемой, тычась в глухие тупики. Ясно ведь: никакой замены вере нет; не годятся ни языческое преклонение перед стихией, ни примитивные штучки пантеистов, ни религия «прогресса» с идеалом сияющих утопий и железобетонных муравейников. Все или ничего. Либо земная жизнь – пролог к чему-то Великому и Разумному, либо кошмар темной бессмыслицы.

Дороти вздрогнула. Рядом слышался шипучий треск – она забыла налить воду в клееварку и клей начал гореть. Схватив кастрюльку, Дороти бросилась по коридору к раковине. Налив воды, вернулась и вновь поставила ковш с клеем на керосинку. Мысленно дала обязательство непременно сделать нагрудник до ужина. После Юлия Цезаря надо еще обдумать Вильгельма Завоевателя. Опять доспехи! Скоро уже бежать на кухню напомнить Эллен сварить картошку. На ужин пюре с тефтелями. Потом записать «памятку» на завтра. Дороти соорудила вчерне две половинки нагрудника, вырезала дырки для рук и шеи и вновь застыла.

На чем она остановилась? Если смертью все кончается, тогда в любых действиях никакого толка. Ну и что же тогда?

Беготня за водой несколько изменила ход мыслей. Она поймала себя на том, что чересчур прониклась жалостью к собственным бедам. Ах какие охи-вздохи! Как будто вокруг не было людей в точно таком же положении! Да их по всему миру тысячи, миллионы – потерявших веру, но не утративших потребность в ней. «Половина дочек английских священников», – сказал Варбуртон. Наверное, он прав. И не только дочки священников. Множество тех, кто в болезнях, одиночестве, неудачах, грызущей тоске нуждается в опоре на веру и не имеет ее. Может быть, даже замученные монахини, поющие «Аве, Мария», втайне не веруют.

Но как же малодушно скорбеть о растаявшем утешении, в котором сама теперь не находишь ни грана правды!

И все же… Дороти отложила ножницы. Старые стены, не восстановив веры, вернули старые привычки – она опустилась на колени. Закрыла лицо руками. Молитвенно зашептала: «Верую, Господи! Помоги моему неверию! Верую, верую в Тебя! Помоги, Господи, моему неверию!»

Бесполезно, абсолютно бесполезно. Сами слова отозвались каким-то коробящим стыдом. Дороти подняла голову. Струя теплого едкого запаха, не вспоминавшегося эти восемь месяцев, но такого родного, – пар расплавлявшегося клея. Вода в кастрюльке шумно клокотала. Дороти вскочила на ноги, потрогала ручку влипшей в клей кисти. Размягчается, через пять минут будет готово.

Часы в отцовском кабинете пробили шесть. Дороти вздрогнула. Целых двадцать минут прошло в безделье. Совесть пронзила таким кинжальным ударом, что все терзавшие вопросы вмиг покинули. «Ну что за чепуха в голову лезет?» – одернула она себя, и все эти глубокомысленные проблемы действительно вдруг превратились для нее в чепуху. Дала себе хорошенькую взбучку: «А ну-ка, Дороти! Давайте без лентяйства! Как угодно, до ужина вы обязаны закончить этот нагрудник!» Присела, набрала булавок в рот и начала скалывать бумажные половинки, чтобы форма к моменту готовности клея уже определилась.

Запахом клея пришел ответ на ее молитву. Хотя она об этом не догадывалась. Еще не знала, что решение главной проблемы в том, что надо принять отсутствие решения. Еще не понимала, что в бесконечных человеческих трудах конечная цель действий едва тлеет еле заметной искоркой. Что вера и неверие очень похожи друг на друга, если ты занят близким, нужным тебе делом. Душевно Дороти уже ощущала такой вывод. Когда-нибудь, возможно, ей предстояло понять его и обрести покой.

Клей был почти готов, через пару минут разварится. Воткнув в панцирь последнюю булавку, Дороти начала мысленно набрасывать эскизы следующих костюмов. После Вильгельма Завоевателя (у него, кажется, кольчуга?) Робин Гуд (зеленая куртка, лук, стрелы), затем Томас Беккет[74] (риза, митра), королеве Елизавете – жабо, герцогу Веллингтонскому – треуголку. В полседьмого надо сбегать проверить насчет картошки. И памятка на завтра. Завтра среда – будильник поставить на полшестого. На листочке бумаги она стала записывать:

7.00 – СП.

Мс. Дж. дитя чер. месяц. Срочно визит!

Завтрак: бекон.