Поглядев на первый в каком-нибудь кабаре-варьете, возбудившиеся немецкие самцы-работяги должны были идти домой, и там трахать своих дебёлых и породистых самок, чтоб те наплодили для великой Германии отличное и здоровое поколение…
Вот же блинн.
Но что мне делать с этой проблемой?
Ждать, пока эта паршивка не наклевещет на меня Рафику Сурэновичу, или пока она сама не схватит меня за … в каком-нибудь тёмном проходе кабака?! Тогда уж точно сможет настучать: если кто заметит, она скажет, что я ей угрожал и заставил!.. Вижу потому что и эти планы в её подленьком милом мозгочке.
Чёрт бы её подрал. Да и Сурэнович спорол …рню, показав… Впрочем…
«Одарили» меня мои пауко-люди нехилой сенситивностью, и позволяет мне какой-то новоприобретённый инстинкт действовать… Как бы – направлено. «Глаза разума» быстро и чётко движутся сквозь лабиринт коридорчиков, комнат и этажных перекрытий нашего кафе – туда, куда я своё сознание мысленным приказом направляю.
Найти на верхнем этаже Сурэновича нетрудно. И пробраться сквозь ворох его сугубо деловых и материальных мыслей и стремлений тоже легко. Вот!
Нашёл я
Оказывается, он неспроста показал ей меня в «действии». Он мечтает, чтоб его зазноба возбудилась, (Он
То есть – завалила меня где-то под застрех, а он бы её с удовольствием застукал, (Для чего оснастил малютку крохотным микрофончиком, спрятанным в каблуке изящной туфельки!) и наконец послал бы чёртову вымогательницу бабла на три весёлых буквы!
Оказывается, пресытился он её телом. И надоела она ему как уже подруга.
Потому что то, что вначале казалось занятным, и даже умиляло, со временем стало тяготить. В частности, тупость, которую обычно называют помягче – душевной простотой. А подобрать себе новую стандартно тренированно-стройную, личиком миловиднуюнаботексованную козу, согласную на должность содержанки, уж Сурэновичу-то будет нетрудно: у него и сейчас кандидаток хватает.
Вдруг чую, что словно что-то щёлкнуло в мозгу дамы, и отвяла от меня эта «озабоченная» коза. А-а, телефон.
Босс звонит. Ну, чао, лапочка моя с садо-мазохистскими наклонностями.
Нет, точно пора работёнку менять. Да и аллергия у Рыжего, наверное, уже прошла.
Впрочем, пока не горит.
Да и посм
Вдруг удастся и его мысли «прочувствовать»!..
А то, может, пора мне не из кафешки валить, а из Братства!..
14. Братство без прикрас
С тренером пока ничего не получилось.
Потому что есть у него этакий… мыслеблок! Некая глухая Стена!
Уж не знаю, кто и как ему эту штуковину поставил, но реально – проникнуть в его сознание не удаётся! Я уж к концу обеда даже было заподозрил. Что он – инопланетянин какой. Но это подозрение быстро прошло, потому что организм его оказался ни на волос не отличающимся от, скажем, моего. Или Саньк
Изучил я, словом, пока поглощал замечательные тефтели (Даже вкусней, чем материнские!) с картошкой, и запивал обед традиционным компотом, всех наших. Всё наше горячо любимое Братство. И поскольку мои «глаза разума» действуют очень послушно – то есть, избирательно «слушают» только того человека, про которого в данную секунду думаю, предполагаю я, что это – всё же Дар. Который мне преподнесли на блюдечке с голубой каёмочкой мои работодатели. Оснастили, так сказать, меня им после того, как выжил после встречи с телепатами-гипнотизёрами. Вот только – для чего?..
Но считывать мысли ребят реально просто, и слышимость (Если так можно
Рыжий может думать только о Надьке – его вертлявой и сильно похожей на «мисс Набережные Челны» повадками и внешностью, однокласснице. Строящей ему, как он не без оснований думает, «гл
Стас… Стас мыслит, оказывается, весьма примитивно. В его голове полно этаких, как бы, полочек. Почти как у Сурэновича. И на каждой – определённые знания и желания. Немного похоже на устройство женской психики, но с огромным отличием! У Стаса ЕдиныйЦентр управления стремлениями и действиями имеется. А там имеется и чёткая задача: взять у тренера и Братства всё, что они смогут ему дать, то есть – научиться всему, чему удастся, и… Свалить!
Пройти все нужные инстанции, собрать документы, сдать нормативы и всё, чего положено сдать. Чтоб купить себе лицензию.
Чтоб перейти на вольные хлеба. То есть – открыть